Тустеп вдовца - [9]

 — серыми. Пахло это отвратительно.

— В следующий раз положи сверху фольгу и разогревай при температуре примерно сто пятьдесят градусов, — посоветовал я Кэролайн. — Эта веджвудская плита нагревается, как атомный реактор.

— Будь она проклята! — возмутилась Кэролайн и приподняла очки. — Мне нужно возвращаться на студию, чтобы успеть на дневную передачу.

— Ры-ы-ы-ы-ы, — прокомментировал Роберт Джонсон со шкафа.

Я посмотрел на сгоревшую еду, потом на свою приведенную в порядок гостиную.

— Тебе не обязательно было это делать.

— Ерунда.

— Нет, не ерунда, — возразил я. — Я имел в виду, что ты не должна. Не должна заставлять Гэри впускать тебя в мою квартиру и наводить тут уют. У себя ты так не стараешься. И от этого я нервничаю.

Кэролайн прислонилась спиной к раковине и слегка приподняла брови.

— Не стоит благодарности.

Я посмотрел в окно на лагерстремию.[12] Кэролайн уперла руки в бока.

— Господи, Трес, а что, по-твоему, я должна делать? За весь прошедший месяц я тебя практически не видела. Ты три раза подряд отменил обеды, о которых мы договаривались, заставил меня целый час прождать перед «Маджестик» с двумя чертовыми билетами на концерт, а когда я попыталась тебя порадовать…

— Извини. У меня выдалось непростое утро, Кэролайн.

Она наградила меня саркастической улыбкой.

— Ясное дело. Гонялся за какой-нибудь красоткой в Остине и подглядывал ночью в ее окна с биноклем. Бедняжка.

— Ее убили.

Улыбка Кэролайн немного помедлила и исчезла.

Она выслушала мой рассказ, на ее лице я видел мягкое сочувствие, но на меня она не смотрела. Ее глаза двигались так, будто она решала сложное математическое уравнение, возможно, пыталась сообразить, чем грозит это убийство моей карьере.

Когда я закончил, Кэролайн сложила на груди руки.

— И что сказала Эрейни?

— Что я все сделал неправильно. Дело закрыто.

— А ты что ответил?

— Я уволился.

Через пару секунд потрясенного молчания Кэролайн взглянула на свои часы, взяла сумочку с кухонной стойки и принялась искать что-то внутри. Она пыталась этого не показывать, но я видел, как ее плечи расслабились, словно ей стало легче.

— И что теперь? — спросила она.

— Понятия не имею. Все зависит от того, чего хочет Мило Чавес.

— Иными словами, ты намерен продолжать на него работать без лицензии — вроде того, что ты делал раньше?

Слово «раньше» она произнесла как эвфемизм, заменяющий понятие, о котором нельзя говорить вслух в приличном обществе.

— Может быть, — ответил я.

— А ты не забыл, что, когда ты в прошлый раз попытался оказать этому человеку услугу, тебя чуть не прикончили?

— Не забыл.

— Я не понимаю… до меня не доходит, почему ты не можешь просто… — Она замолчала, и уголки ее губ напряглись.

— Ну, скажи, что хотела, — подтолкнул ее я. — Почему я не могу воспользоваться своим дипломом и преподавать где-нибудь английский язык?

Она покачала головой.

— Меня это не касается, верно?

— Кэролайн…

— Мне пора, Трес, — перебила меня она и добавила без особой надежды: — Ты можешь поехать со мной на студию. Купим что-нибудь перекусить и проведем пару часов в гримерке, как в старые добрые времена. Нам это не помешает.

— Мне нужно позвонить Мило.

Ее сковал ледяной холод.

— Ладно.

Кэролайн закрыла сумочку, подошла ко мне и, едва коснувшись щеки губами и не глядя на меня, поцеловала. От нее пахло детской присыпкой, на носу рассыпались веснушки, с которыми не могла справиться никакая пудра.

— Извини, что побеспокоила тебя, — сказала она.

Как только входная дверь захлопнулась и заработал двигатель ее машины, Роберт Джонсон выбрался из своего убежища, с подозрением посмотрел в окно и наградил меня обещающим все кары на свете взглядом, который, видимо, перенял у Эрейни.

— Если тебе нравится изображать из себя Анну Франк,[13] я тут ни при чем.

Роберт Джонсон подошел ко мне, лениво куснул за лодыжку и отправился к своей миске с едой.

Иногда выдаются такие дни, когда все на свете просто мечтают с тобой подружиться.

Глава 05

На закате небо приобрело цвет вареного баклажана, и семь миллионов скворцов собралось на совет на деревьях и телефонных проводах города. Они издавали пронзительные скрипящие вопли, которые наверняка сбили настройки всех сонаров подводных лодок в Мексиканском заливе.

Я стоял на кухне и читал вечерний выпуск «Экспресс ньюз». После того как я открыл третью банку пива «Шайнер бок», у меня возникло приятное ощущение немоты в членах.

Джули Кирнс благородно позволила себя пристрелить в день, когда других новостей не наблюдалось, и маленькая статейка, посвященная ее смерти, появилась на А-12. Меня там тоже упомянули как сознательного гражданина, позвонившего в 911. Автор статьи даже успел сделать домашнее задание и сообщил своим читателям, что они, возможно, помнят песенку Джули Кирнс «Еще три одиноких ночи», записанную Эммилу Харрис в 1978 году, или по ее более поздним концертам в качестве скрипачки и певицы, выступающей на подпевках у восходящей местной звезды Миранды Дэниелс. У полиции нет никаких улик, ни оружия, ни надежных свидетелей.

Журналист ничего больше не написал про Джули Кирнс — никаких интересных фактов, которые мне удалось узнать, пока я ходил за ней по городу, разговаривал с соседями и изучал мусорное ведро. Например, про тот факт, что Джули любила тайскую еду и делала покупки в том же магазине «Нью эйдж», куда ходит моя мать. Или что Джули играла в группах, исполняющих музыку «кантри», с шести лет, но тайно, по ночам же слушала Ицхака Перлмана.