Тусклое золото - [26]

- Ну, пошли, товарищ. Время не ждет,- сказал Кубладзе и добавил: -По дорогам ходи, кацо. На лесных тропках петлять не нужно. Выйдем на дорогу.

Шел Николай рядом со старшиной и со страхом думал, на какую дорогу его выведет пограничник.

XV

Антон был парень с характером: решил во что бы то ни стало своего добиться. Но у двери остановился в замешательстве. Из комнаты Глухаревых доносились громкие женские голоса. В приглушенных и коротких репликах узнал знакомый голос Клавы. Второй, видно, был ее матери. Визгливый и злой, часто срывающийся на крик. По всему судя, мать и дочь ссорились. «А я зачем здесь?» - вдруг пришла мысль. И все же резко толкнул дверь.

- Можно? - спросил он, войдя.

Женщины замолчали, возбуждение на их лицах не успело улечься.

Старшая, с растрепанными волосами, спросила недружелюбно :

- Вы к кому?

- К ней,- ответил Антон, кивнув головой в сторону Клавы.- К тебе. Узнаешь?

Девушка скользнула по нему довольно равнодушным взглядом:

- Что-то не помню.

- Забыла, значит. Ты вспомни собрание, когда тебя из комсомола…

Лучше б не ворошил он прошлого.

- Что тебе нужно? - резко бросила Клава. Красивое ее лицо сразу стало злым.

- Изыди, сатана! - закричала мать.- Сгинь из нашего дома, еретик!

Крики произвели на Антона обратное действие. Он тоже повысил голос:

- Сам пришел. Незваный.- Прикрыл дверь, уселся на сундук у окна, словно бы находился в собственном доме.- «А-ла-ла-ла»,- передразнил неумолкавших хозяек.- Поорите еще немножечко. Хоть капелечку. Здорово у вас дуэт получается,- и выставил вперед ухо, будто приготовился слушать приятный концерт.

Клава не сдержалась, прыснула в кулак. Мать опешила, открыла рот.

- Давайте, давайте,- хохотнул Антон поощрительно и прислонился к стене, разглядывая убогое убранство комнаты.

Расшатанный стол без скатерти лоснился от засохшего жира - видно, его ни разу толком не убирали. Над остатками еды кружился рой мух. Незастланная кровать, пара стульев и табурет да пошарпанный чемодан - вот и все богатство хозяев.

Клаве понравился веселый этот парень. Высокий, с открытым лицом, он привлекал внимание не только внешностью, но и грубоватой, бесхитростной простотой, с которой разговаривал с ней и в депо на собрании, и на вокзале у киоска, и сейчас.

И все же Клава с нарочитой серьезностью спросила :

- Зачем ты пришел? Агитировать? Я ведь не комсомолка сейчас.

- Поговорить нужно.

Мать так и дернулась, шагнула к нему:

- Не о чем тебе толковать с нею. Мы в мирские дела не вмешиваемся. Иди с богом!

Может быть, Клава и поддержала бы, не прибегни мать к ненавистной поговорочке Иннокентия, которой тот каждый раз прикрывался.

- Он не к тебе пришел,- оборвала она поток материнских визгливых слов. И визгливый тон ее был ей неприятен.- Пойдем во двор,- позвала Антона.- Там поговорим.

- Порядок,- согласился парень, идя вслед за девушкой. А когда они вышли в палисадник, совсем дружелюбно добавил: - Як тебе неспроста. Давай-ка присядем, поговорим толком. А то уж больно мамаша твоя того…

- Что ж, говори.- Клава показала на узенькую скамейку, но сама не присела. Остался стоять и Антон.

Легко ей сказать «говори», а как начать? С чего? В цеху, да и по дороге сюда все казалось простым и ясным: придет и без обиняков скажет, что видел ее в тот вечер у Голодко, постыдит… Дальнейшее представлялось еще более легким. Клава помнит, что он поддержал ее тогда, на собрании, а коль так, то должна она по-честному рассказать обо всем, чтобы и в цех вернуться, и в комсомол. Да, так и думал, а на деле получается далеко не просто…

…В темноте угадывается силуэт девушки. Она стоит и молчит выжидательно, а Антон, хоть убей, не может найти слов для откровенного разговора. И до того ему обидно, - ведь с добром пришел, с самыми чистыми помыслами.

Так и не найдя нужных слов, парень начал с того, что пришло в голову:

- А я тебя видел…

- Где?

- Ты здорово убегала! - И сам подумал: «Не то, не то». В темноте не заметил, как девушка вздрогнула, болезненно поморщилась.

- Нигде ты меня не видел.

- Как так «не видел»? - изумился Антон.- Ты сядь, сядь.

Клава подозрительно покосилась:

- Еще что скажешь?

И тут Антона прорвало:

- Нашла компанию! Всякая нечисть к тебе в дом ходит, с контрабандистами путаешься… А еще в девятом училась, комсомолкой была…

- Тебе какое дело, с кем я путаюсь? Кто ты мне - отец, брат? Зачем пришел?

Антон приблизился к ней, положил руку на плечо:

- Ведь я по-хорошему… Мы все хотим тебе добра, глупенькая. Сама себе жизнь портишь. Брось всю эту кутерьму, мы поможем…

- Уже помогли… Спасибо,- горько промолвила девушка.- Уходи, слышишь? Пожалуйста, уходи,- и, не оглядываясь, опустив голову, пошла к дверям.

Антон не сразу ушел. В ушах все еще стоял ее голос. Должно быть, и глаза у нее сейчас были такими же, как тогда, на собрании, когда она прошептала одними губами: «Не исключайте»… Он медленно пошел со двора, ругая себя в душе за неуклюжесть, за неумение разговаривать по-человечески просто. И упрямо подумал: «Все равно не оставлю ее вот так одну. Пропадет, совсем пропадет, если бросить».

Пока Антон разговаривал с Клавой, мать погасила свет и вышла в сени, откуда слышала весь разговор между ними. Несколько раз она порывалась вытолкать настырного парня на улицу, наговорить ему бог весть чего. Удерживало непонятное чувство. Как ни фанатична была эта женщина, но теплое материнское чувство, окончательно не убитое в ней Иннокентием, пробудилось. Волна жалости к дочери захлестнула, сдавила горло. Бросилась к плачущей Клаве: