Турнир - [67]
– Наруто, ты тут? Мы почти справились. Ты почти справился, – ладонь Итачи мягко наглаживает мой влажный лоб. Приятно. – Саске, тащи всё, что…
Старший Учиха говорит, а я, кажется, растекаюсь по столу в прямом смысле этого слова. Он просит Саске что-то принести, потом кричит, видимо, чтобы привести брата в чувство. Почему мне от этого смешно?
Так больно. Но смешно.
Положение из полу-сидячего неожиданно становится горизонтальным, а потом снова – голос, какие-то осторожные касания.
– Я не дам тебе умереть.
Как я умудряюсь собраться с силами, чтобы задать вопрос? Видимо, так хотел победить шок, что заодно победил и здравый смысл, и страх. И еще выплюнул футболку. Когда?
– Который раз… тебе… с такой раной?
– Седьмой, – тихий ответ. А потом вдруг возвращается чувствительность – но лучше бы свалила к черту. Саске тоже возвращается, но лучше бы и он свалил, честное…
– Наруто…
Пока Итачи занят борьбой с раной, Саске разворачивает меня лицом к себе, гладит, как собаку. И кажется, ляпает по щеке моей же кровью.
– Саске, черт, ты… назвал меня… чудовищем. Серьезно?
– Да ты… ты же моё, твою мать, чудовище, – Саске хрипит, уже явно неспособный что-то там где-то контролировать. – Моё чудовище, черт побери…
– При… ты придурок.
– Ты только сознание не теряй, хорошо?.. Эй…
Он снова меня гладит, видимо, испугавшись увиденного и плотно закрытых глаз. Тогда я поднимаю веки специально для него – между прочим, почти подвиг.
Безумия в глазах больше нет. Может быть, оно с Тишиной сцепилось и сдохло, наконец? Нет, они оба сдохли, вот точно говорю. Перегрызлись друг с другом. И сдохли.
– Еще ты сказал, что лучше бы… я умер, – медленные вдохи даются тяжело, но я знаю, что Итачи это очень важно, он ведь шьет и собирает мои сосуды в единое целое.
– Лучше бы, – кивает Саске, а черная гладь зрачков, в которой мне так сильно хочется утонуть, искрится. Искрится, я не шучу. – Лучше бы я вообще никогда всего этого не чувствовал. Всего этого.
Саске коротко целует меня в лоб, касается губами виска. Так бережно – я даже немножко прихожу в себя.
Как же больно.
– Ты точно… придурок, – подытоживаю я наш содержательный диалог. – И урод.
Почему-то сейчас вспоминается первая встреча и первый взгляд. Чувствовал ли я тогда что-нибудь? Или я был просто заворожен его лицом? В Саске с самого начала вмешалось столько магии, что это захватывало дух.
Магия природы, какие-то образы, мыслеформы. И совы.
Совы были на первом месте.
Такие… круглоглазые, с огромными-огромными темными зрачками. Это было в Саске – таинственность, животная притягательность. Это еще в кошках есть. В самых большеглазых. В самых красивых.
– Саске, я спать хочу, – бормочу, утыкаясь куда-то ему в лицо.
Итачи что-то говорит. Судя по тону, одобрительное.
Но Учиха всегда против.
– Мне страшно. Если ты уснешь, то я сойду с ума. Окончательно. Так что пока… не уходи. Мы еще не всё сделали.
В этот раз ухватиться за мысль не получается – снова пятна и вспышки, я вздрагиваю, а Саске придерживает за плечи. Говорит что-то успокаивающее на ухо, просто безостановочно, всякую бессмысленную хрень. А мне хорошо.
Кстати, он говорит про единорогов? Типа будут скучать, куда ж они без меня-то? Про эльфов говорит, про деревья. Про Кьюби, про Шарин, про ракушки и устрицы. Про перья и фокусы, про сцену. Про добрую магию, светлую, без которой мир станет черным. Тёмным, как сама тьма… а черный мир, кому он нужен? Отвратительный, страшный, до краев наполненный страхом и болью, извергающий ее из себя мерзкими черными сгустками?
Боже, кому он нужен, такой мир?
Про себя. Как же много он говорит про себя, эгоист.
Про то, что я – его свет. Только его. Что мне нельзя исчезать. Типа будет скучать, куда ж он без меня-то? Что мне надо только собраться, как мы всегда это делали перед выступлением. И врет, что крови уже нет, что Итачи почти справился, только бы я всё это выдержал.
Потом он говорит, что любит меня больше жизни. А голос-то голос… сама боль, как она есть. Как будто мне и так её мало.
Свет софитов бьет в глаза изнутри, в ушах почему-то звучат аплодисменты. Браво, Саске, здорово сказанул. Как боженька смолвил.
Только в знак согласия мне сказать нечего – киваю и отключаюсь.
Но я тебя, скотина, не брошу.
Не дождешься.
========== О грязных лапах, уязвимости и бутоне ==========
Приятно, когда тебя помнят. Не важно как, не важно почему – просто помнят и всё.
Дату дня рождения, событие с твоим участием, даже необдуманно сказанную мысль…
Когда я открываю глаза, Саске преспокойно дрыхнет на моем животе. Волосы разметались по одеялу и задницей утки стоят на затылке. Лицо в разноцветную пятнышку синяков – мордой в краску упал, не иначе. Веки припухли, покраснели, видно, что долго не спал.
Учиху просто отключило.
Прикасаюсь ладонью к щеке, как к первому снегу – не растаял бы. Не исчез и не утек водой сквозь пальцы. Его ведь так легко ранить.
Ресницы вздрагивают, чуть дергаются. Меня обволакивает сонный взгляд, полный непонимания, после чего осмысленность растекается по темной-темной радужке и при теплом свете отбликивает испугом.
– Мы живы, да?
– Похоже на то, – шепчу, чувствуя, что если начну говорить в голос, и вибрации разойдутся по телу, то опять вырублюсь от боли. – Ужас. Я так надеялся, что уже никогда не увижу твою рожу.
— Ты ещё пожалеешь, ублюдок! Я напишу о тебе слэш-фанфик и распространю так, что тобой всё пидоры в универе заинтересуются! — заорала Дашка, размазывая тушь по щекам. — Ну, напиши, — фыркнул я, ещё не догадываясь, к какой катастрофе это может привести. — Вряд ли ты обладаешь таким писательским талантом, дура. Типун бы мне на язык, а ещё лучше — в бетонный блок его или под пресс, ей-богу…
Прошло два года с тех пор, как нашумевшее мероприятие объединило двух непримиримых врагов. И все бы хорошо, но нашелся человек, который посчитал, что имеет право втянуть иллюзионистов в жестокую и опасную игру, где основная ставка - жизнь. Хотите знать, что из этого выйдет?.. Билеты приобретайте в кассе. И не забудьте захватить попкорн!
Два студента-друга по дороге из ночного клуба домой случайно попадают в аварию. Очнувшись, обнаруживают, что находятся не в больнице, а в тюрьме Её Императорского Величества.Парням приходится очень нелегко. Мало того что их считают шпионами короля Северных Земель и готовят к смертной казни, так ещё в них влюбляются фрейлины императрицы.Друзья ставят перед собой цель: выбраться из этого мира и как можно скорее. Но не всё так просто, как может показаться на первый взгляд...
Карла всегда являлась для одноклассников предметом розыгрышей и издевательств. Обучаясь в университете родного города, она продолжала терпеть насмешки. Девушка мирилась со всем, что выпадало на её долю. Во время крутой вечеринки, куда пригласили Карлу, пьяная компания студентов, изнасиловав её, решили, что убили. Испугавшись наказания, они решают избавиться от тела, затеяв опасную игру. Сможет ли Карла отомстить? Выйдет она победителем? Запутавшись, не потеряет остатки человечности?
Русская боярыня воспитанная в монастыре, приезжая домой попадает в водоворот политических интриг от которых приходится бежать. Ее преследуют очень навязчивый ухажер, наследный принц Франции. Но боярыня молода и упряма, поэтому несносному кавалеру придется хорошо " побегать" что бы добиться расположения девицы.
Однажды мир простой девочки резко изменился. В девять лет она узнала что сказка которую ей читают каждую ночь более чем реальна и она очень скоро станет там новым персонажем .Её ждут приключения, опасности и различные испытания. А как она будет выбираться из этих передряг вы прочтете на страницах моей книги. И поверьте мне, скучно вам точно не будет.
Небольшой, в смысле, очень маленький роман, с прологом и эпилогом.О чем он? О девушке Неждане, и о том, что если тебя пригласили на встречу Нового Года в роскошный загородный особняк, это совершенно не значить, что туда тебе и дорога.Очень легкая сказка, для тех кто верит в чудо и Магию Новогодней Ночи.
Восток, своей очаровательной медлительностью и бьющей через край энергией, этот жаркий и пряный котел, где смешались сотни народов и культур, корнями врос в мое сердце и душу. А что такое поэзия, как не отпечаток смертной души? Поэзия – это всегда правда, глубоко личная и глубоко печальная, а иногда – радостная, как сама жизнь.