Турнир - [58]

– Мне делали операцию. Ставили насос для сердца.

Мы с Кабуто одновременно поворачиваем головы друг к другу.

– Хаку действует в больницах…

– С тобой… с тобой сделали то же самое, – Якуши оседает на стену и трясет головой. – С Итачи что-то сделали. И с тобой тоже, Наруто. Там…

Кабуто кивает на мою грудь.

– Может быть всё, что угодно.

Хах, прекрасно.

Лучше просто быть не может.

– Это не важно. Мне наплевать, я…

Сознание расплывается, идет рябью, и я чувствую, как Кабуто осторожно придерживает меня за плечо.

– Отдохни, – шепчет он. – Мы обязательно во всем разберемся…

«Только не будет ли слишком поздно, Бонни»? – отвечает моё подсознание почему-то шелковым голосом Хаку.

========== О посреднике, шипах и гранях ==========

Сон – особое состояние человеческого сознания.

Незащищенное, уязвимое. Ты словно раскрытый морской гребешок – достаточно кольнуть иголкой, чтобы повредить чувствительное нутро. Нет времени захлопнуть створки, нет возможности пошевелиться. И кричать тоже не получается.

Еще это единственный способ достучаться до подсознания. Что-то вроде одной из множества стадий человеческого созревания, во время которой происходит распределение информации по ячейкам памяти.

На самом деле всё до смешного просто. И, одновременно, ужасно сложно.

Как известно, одной из самых важных составляющих личности являются воспоминания. Детали. Ощущения. Образы. Всё это влияет на нас больше, чем мы думаем. Больше, чем хотелось бы. Иногда достаточно всего одного мгновения, одного сказанного вскользь слова, чтобы маленький осколок человека осел в памяти и своей колкой гранью начал рыться в голове…

Менять важные установки. Разрушать робкие идеи.

Кромсать детские мечты.

Я назвал его «Посредник» – и это знакомство началось неожиданно для нас обоих. Просто я провалился в темноту, а он поймал, подставил руки. Рефлекторно, пытаясь защитить себя самого.

У Посредника спокойный взгляд, бархатистый голос и уверенный тон. Его образ узнаваемый и навязчивый, но несколько неполноценный, как будто кто-то вылил воду на рисунок – идея осталась, но цветное марево красок криво поплыло по холсту.

Мы не знакомимся друг с другом. Просто начинаем диалог, как будто так надо, как будто не произошло ничего необычного. Подумаешь, боль добралась до мягкого нутра устрицы.

В конце концов, такое случается каждый день.

– Всё вернулось на круги своя. Что же ты не рад?

– Я не хотел, чтобы так получилось. Я не хотел ранить Саске. Всё случилось само… так быстро… я ничего не успел понять.

– Ничего не случается само, Бонни.

Он мягкий. Мягкий, гибкий, текучий, постоянно перемещается, не дает мне сфокусироваться. Словно неуловимая тень, её призрачное отражение на глади тихого озера – не попадается на глаза, реагирует быстрее, чем я успеваю подумать.

– Есть вещи, которые человек не в силах изменить, как бы ему не хотелось.

– Всё это – просто оправдания. Скажи мне, ты счастлив? Чьей жизнью ты живешь сейчас?

– Меня зовут Узумаки Наруто. Я – иллюзионист. Я…

– Чудовище?

Неожиданно его голос разбивает металлический лязг. Крошево мыслей оседает на моих висках, больно обжигая вены, отдаваясь пульсацией. Это новый сон? Или меня просто лихорадит?

Цепи. Нет, дело не в металле, меня пугает не звук и не холод, не старые страшилки. Это самая кошмарная, самая уродливая конструкция в мире. Точнее не конструкция… структура.

Меня с детства ужасала ее замкнутость, предопределенность. Так же сильно, как безысходность, бессилие, отсутствие цели и центра.

Цепь – это символ бесполезности и слабости.

– Саске-Саске-Саске… – Посредник одаривает меня своей бесцветной, неискренней ухмылкой. – Как много места он занимает в твоем разуме, подумать только. Кстати говоря, у меня есть теория, что Саске наконец-то разглядел в тебе «слишком много себя». Теперь он будет бежать. Бежать без оглядки, как можно дальше, потому что считает это… «нечто» опасным.

Где-то совсем рядом раздается звон и скрип, словно надломленное дерево пытается устоять под порывами сильного ветра. Я иду на звук – с головой погрузившись в неприятные ощущения, в больной и обжигающе-ледяной поток отчаяния. От этих чувств ни выдохнуть, ни вдохнуть.

Невидимые губы синеют от недостатка воздуха.

В самом конце коридора я натыкаюсь на ломкий, жуткий силуэт. Учиха распят в уродливой конструкции из труб, лицо пустое. На нем нет ничего, кроме губ и кожи, натянутой на череп. И вместо рук почему-то торчат окровавленные ветки.

«Лучше бы нам было умереть» – хрипит ужасное существо, и я просыпаюсь.

Без крика, даже не вздрогнув, просто распахнув липкие веки и уперевшись рассредоточенным взглядом в потолок.

Когда я пытаюсь осмотреться, внутренности скручивает всполохами боли. С третьей попытки мне удается прощупать ребра сквозь плотный корсет и чуть-чуть повернуться. Чертовски больно. Но не это самое страшное.

Я чувствую себя настолько одиноким и пустым, что даже в космосе, в пространстве до краев наполненном вакуумом, больше живого. И нужного.

Небольшой террариум – единственный источник света в комнате. Внутри расположился Орочимару, свернувшись вокруг ветки крупными белыми кольцами и щупая воздух тонким белесым язычком. А гадёныш подрос. Разжирел.