Когда я замираю, пораженный, на безымянном пальце левой руки словно из воздуха образуется нечто металлическое, холодное. Саске не дает мне отвлечься, гипнотизирует этим своим уникальным взглядом магистра ужасов, и я медленно осознаю, что этот подарок – в разы важнее.
– Мы уже сто лет вместе. Я хотел бы, чтобы так было всегда. Но никто не знает, как далеко нам придется зайти. Я хочу, чтобы ты всегда помнил о том, что есть человек, у которого из-за тебя помутилось в голове и никак не размутится обратно. Хочу, чтобы ты помнил, что все началось с колоды карт, а закончится может в любой момент. Хочу, чтобы ты знал, что у меня нет никого ближе тебя, Узумаки Наруто.
Серьезный голос, насквозь пронизанный чувствами и любовью, сменяется привычно-ехидным, как только мои глаза становятся влажными.
– Поэтому предлагаю тебе свою почку и ногу, пожалуйста будь моим.
– Пошел ты, ублюдок, – бормочу я уже куда-то Учихе в шею, не зная, то ли ржать, то ли реветь взахлеб из-за всего этого кошмара. – Саске…
Лишь обняв его, я могу посмотреть на украшение: изящное кольцо из белого золота, без излишеств, с красивыми узорами по краю. Наверняка там тоже что-то интересное написано, Саске ведь не может без пафосного символизма. И я обожаю эту его черту.
Саске гладит мою спину там, где сквозь ткань можно прочувствовать узорчатый шрам в виде трех игральных карт. И мы имеем счастье слушать, как пищит несчастная зарядка на полочке у кровати.
– Успокойся, – он целует меня куда попало, куда получается, то в ухо, то в висок, то в глаз, специально отвлекая от переживаний, навеянных сказанными словами.
Я не хочу, чтобы это заканчивалось. У меня ведь тоже нет никого ближе и важнее, черт подери.
– Спасибо. Ты всегда дарил отличные подарки, но в этом году превзошел сам себя.
Сердце щемит и, наконец-то, я могу поцеловать Саске как следует. Непринужденное касание быстро переходит в требовательное, злое. Укусы и ласка, как всегда, вперемешку, беспорядочно, привычно.
Сладко.
– Пойдем поедим? Праздничный обед, все дела.
– Просто признай, что ты все это время думал о еде. Я тут распинаюсь, несу какую-то чушь, а ты как всегда!
– Я достаточно многофункционален, чтобы меня хватало на всё.
– Обжора, – фырчит Саске, но интонации слишком уж довольные, чтобы я поверил оскорбленному виду.
***
Она такая бледная. Совсем-совсем. Почти фарфоровая кукла. И янтарные глаза в обрамлении густых темных ресниц выглядят нестерпимо яркими на фоне светлой, матовой кожи.
Мудрые, спокойные, внимательные. Понимающие.
– Привет, – тихонько выдыхаю я.
– Привет, – так же неслышимо произносит Хаюми.
У нее на руках самым спокойным сном в мире спит ребенок.
После короткого кивка подхожу ближе и медленно сажусь на стул для гостей, стараясь не создавать ни одного лишнего шороха.
Она такая красивая…
Маленькая, просто крошечная. Малюсенькие розовые губы чуть приоткрыты и светлые ресницы подрагивают, видимо, девочке снится что-то необыкновенное.
Магия жизни, как она есть, во всей своей непорочной, чистой красоте.
– Я решила назвать ее Наруко, – серьезно говорит Конан, и когда я испуганно поднимаю взгляд, добавляет:
– Она дрыхнет, как слон – пушечным выстрелом не разбудишь. Так что не делай такое лицо.
– Извини.
Мы усмехаемся друг другу. Напряжение полностью рассеивается.
– Я благодарна тебе, Узумаки. Кто бы мог подумать, что всё так обернется.
– Я не сделал ничего особенного.
– Сделал. Ты был. Этого достаточно, чтобы человек изменился и поверил в чудеса. Теперь я это знаю.
– Было бы замечательно, если эти слова оказались правдой.
– Слушай, у тебя ведь день рождения? – осторожно поддержав дочку одной рукой, Конан убирает каштановую прядь за ухо.
– Ага. Недалеко мы с Наруко ушли, забавно даже.
– И Саске тут?
– Он решил дать нам время побыть вдвоем. Ну, то есть, втроем. Он лучше других знает, как это важно.
Наруко просыпается, а я замираю каменным изваянием, как последний дурак. Большие глаза неопределенного, темного цвета смотрят неосознанно и пристально, оттого человек, ими обладающий, кажется еще таинственнее.
– Пробудилось, чудовище, – фырчит Конан. – Никогда бы не подумала, что мне будет в кайф таскать на себе мешок с костями.
– Ты такая очаровательная мамаша, – не могу не подколоть я. – Обычно говорят «моя девочка проснулась» и «никогда бы не подумала, что так здорово быть мамой».
– Я же не героиня сопливой мелодрамы, – отмахивается эта необыкновенная женщина. – Сосать будешь, Наруко? Смотри, а это тот самый мужик, из-за которого у тебя такое идиотское имя! Ему сегодня… тебе сколько?
– Двадцать пять.
– Ему сегодня двадцать пять! А тебе еще ноль! Завидуй молча.
Пока я пытаюсь отсмеяться в ладонь, Конан дает своей малышке грудь. Естественно, мадам этот процесс ни капельки не смущает. Ну… а я уже неоднократно видел ее обнаженной.
– Мы решили отправить вас на побережье. Так будет лучше для семьи – Данзо об этом месте ничего не знает. Мне хочется, чтобы вы были в безопасности.
– Ты же знаешь, что я отвечу.
– Что мы идиоты.
– Да. Но я согласна. Теперь у меня есть слабое место. Намного слабее, чем Кабуто или ты. Если с ней что-то случится, я вряд ли поднимусь на ноги снова, это будет конец всему.
