Турнир - [106]

Когда я подхожу ближе — закидывает ногу на ногу, выставляя себя напоказ, словно девочка в окне квартала красных фонарей.

Я касаюсь его лодыжки и провожу ладонью вверх, к коленке.

— Не отвлечешь, — усмехается Саске. — Были?

— Были, — говорю я, приблизившись в упор. Саске приходится отвести руку с сигаретой.

— Кто?

— Конан. Я почти влюбился в неё.

— Почему?

— Она сильная.

— А я-то думал, ты западаешь на тех, кто делает тебе больно, — ехидная ухмылка перетекает из одного уголка губ к другому.

— Если бы ты всегда носил меня на руках, ничего бы не изменилось. Делаешь больно или нет, я уже продал тебе душу. Поздновато для метаний.

Саске поддевает кончиками пальцев край футболки и слегка тянет на себя.

— Тебе нельзя такое носить.

— Почему?

— На мне она выглядит так: «о да, я хорош, и поэтому ваши взгляды липнут к моему телу». На тебе: «трахните меня кто-нибудь, сейчас же».

— Какая болтливая футболка… может она только тебе это нашептывает?

— Кто-то ещё был? Из мужчин?

— Ты мог сразу так и спросить.

— Не дерзи. Был?

— Был один человек.

— Кто?

— Хаку.

Реагирует неуловимо. Тихая опасная тень на самом донышке глаз. После отдыха в горах, переезда и возвращения к работе он стал намного лучше себя контролировать, но это — это никогда и никуда не исчезнет.

— Чем он тебя зацепил?

— Саске, ты точно хочешь знать? Пожалеешь ведь.

Затянувшись, он подтягивает меня к себе за ворот и выбрасывает сигарету.

— Рассказывай.

— Я ненавидел его почти как тебя, только по-настоящему. Не накручивай — я имею в виду ту ненависть, которую ты испытывал к тем, кто издевался над Итачи.

— И?

— Мне было его жаль и я многое ему позволял. Я не могу… сказать со стопроцентной уверенностью, что не испытывал к нему влечения.

— Ты бы переспал с ним? Что бы выбрал: подставиться или взять?

— Не задумывался.

Моя попытка мягко слезть с темы терпит крах — Саске смотрит с подозрением.

— Ну, так подумай сейчас.

— Он мертв. Зачем?

— Затем, что я спрашиваю тебя об этом и хочу знать ответ.

— Чтобы психовать?

— Чтобы знать. Говори давай.

— Саске, за всю свою жизнь я хотел обладать только одним человеком. И ради него я до сих пор совершенствуюсь каждый день. Ради Хаку я бы и с дивана поленился встать. Сам догадаешься?

— Значит, подставляться. Вплетать в секс эмоции — плохая привычка.

— Плохая привычка — это курение. А секс и эмоции — это идеал отношений, зайчик.

От такого обращения Учиха неприязненно морщится.

— Повернись.

Я ведусь и вскрикиваю от неожиданности, когда он заламывает мне руку. Навалившись всем весом, Саске вдавливает меня в подоконник до легкой боли в животе.

— Итак, тебе было бы лень даже ногой пошевелить, чтобы ублажить Хаку, но ты бы ему дал?

— Обстоятельства не те, — чуть-чуть выкрутившись из хватки, прижимаюсь к окну щекой. Саске держит безболезненно, но крепко.

— Ситуация гипотетическая.

— А у тебя, как будто, не было никого, кто мог бы заменить меня в других условиях?

— Никого настолько раздражающего.

— У тебя больше плохих привычек, чем у меня. И… ты злишься.

— Я не злюсь.

— Ага, а я — балерина под амфетаминами.

— Я не злюсь, — он шепчет мне на ухо, слегка потираясь бедрами. — Это обычное любопытство.

А затем запускает свободную от захвата руку мне в штаны.

— То-то ты меня пытаешься сломать… сам спросил, сам добился ответов, сам разочаровался, сам ревнуешь. К мертвецу. Я ничего не забыл?

— Сам расспрашиваю о твоем гипотетическом сексе с мертвецом.

— Если тебе так важно все-таки разозлиться — между нами были интересные моменты.

Я физически чувствую, как вспыхнуло у него под ложечкой — даже воздух густеет настолько, что не проходит в лёгкие. Учиха давит сильнее и его захват уже не такой аккуратный.

— Это какие, например?

— Интересные.

— А красочнее описать сумеешь?

— К примеру… мы почти целовались.

— Так почти или целовались?

— Случайно — было дело, — я выдыхаю, расслабляя мышцы одеревеневшие в неудобной позе. Тут совершенно неожиданно Учиха разжимает пальцы. И делает шаг назад.

— Саске?

— Нет, я всё-таки злюсь, — чеканит он и, полоснув меня тяжелым взглядом, уходит. Я, само собой, топаю следом.

— Вот он — синдром Учихи во всей красе. Чувствуешь? Сам спросил, сам добился ответов, сам разочаровался, сам ревнуешь, сам злишься.

Он поворачивается очень резко и ловко, играючи, как красующийся в драке кот.

— Сам хочу извиниться.

— А вот это не по плану, — ошеломленно выдыхаю я. — Ты здоров?

Сначала он запускает пальцы в мои волосы. Но вместо того, чтобы привычно потянуть на себя, сам делает шаг навстречу.

— Прости за то, что не всегда был рядом.

И, поцеловав куда-то в щеку, сматывается на кухню.

Молча делает чай и какие-то хитрые божественные рулетики. И я, молча уплетая их за обе щеки, почему-то думаю о том, что без вот таких вот «поворотов» — Саске не Саске.

— Я пошутил, — в итоге говорю я, делая крупный глоток сладкого чая. — За все эти годы мне не встречались люди, в которых я мог бы влюбиться по-настоящему и надолго.

Беспокойную рябь в темных глазах сменяет хитрый теплый огонек.

— Я знаю. Даже если бы существовали такие — я бы их затмил. И увел бы тебя из-под любого носа.

— Затмил, увел — между прочим, в прошедшем времени. Вдруг ещё появится кто-то поистине неподражаемый? Будь начеку.