Туркестанцы - [74]

Хорезмский оазис

В Хиву я отправился на самолете. Мы летели на северо-восток, навстречу солнцу, и далеко внизу скользила по песчаным барханам крылатая тень. Накаленные солнцем пески излучали зной. Самолет то взмывал кверху, то стремительно падал, как бы повторяя линией полета рельеф местности. Глаза уставали смотреть на однообразные, застывшие волны песка. Но вот впереди обозначилась темная полоса. Вскоре под крылом самолета заблестела вода, замелькали квадраты полей, разделенные арыками, зазеленели сады, окружавшие кибитки. Мы пересекли границу оазиса.

Хорезмский оазис начинается в низовьях Аму-Дарьи и тянется вдоль левого берега реки неширокой полосой, от 10 до 60 километров. Местами пески пустынь вплотную подходят к кишлакам, вклиниваясь в зеленую полосу оазиса гигантскими языками и грозя разорвать ее на части. Людям, населяющим оазис, стоило огромных усилий отстаивать свои земли от постоянного наступления песков. Аму-Дарья была капризным, но верным союзником человека в этой борьбе. Часто меняя русло, отклоняясь то влево, то вправо, широко разливаясь во время паводков, река покрывала слой песка плодороднейшим лёссом. Воды Аму-Дарьи, наполняя искусственные каналы, текли в глубь песков, неся в поля и сады живительную влагу.

Волнистая равнина Хорезмского оазиса лишь местами прерывалась невысокими отрогами гор Кушкана-Тау и Кобе-Тау. Вся равнина имела незначительный уклон к северо-западу, где к ней прилегало плоскогорье Усть-Урт, спускающееся к равнине крутыми обрывами высотой до 180 метров.

Не отрываясь смотрел я из окна кабины, перебирая в памяти все, что знал о бывшем Хивинском ханстве.

В полдень самолет приземлился в Хиве. Меня встретили комиссар бригады Н. В. Серденко, начальник особого отдела В. Н. Четвертаков, работники штаба и представители правительства Хорезмской республики.

Когда выходил из самолета, на меня пахнуло сухим, палящим зноем, будто где-то очень близко топилась гигантская печь.

С аэродрома мы поехали в штаб бригады, находившийся в бывшем ханском дворце Нурлабай. Искусственные водоемы, огромные деревья умеряли зной. Из глубины сада тянуло влажной прохладой.

В штабе мне предложили искупаться и отдохнуть в отведенных для меня комнатах. Распоряжался всем Серденко. Он держался самоуверенно, на всех начальственно покрикивал, а со мною разговаривал каким-то фамильярно-доверительным тоном. Я насторожился. Мне не понравилось сонное благодушие, царившее в штабе. Часовые прятались в тени деревьев, лениво поглядывая на проходящих, в отделах накрашенные машинистки кокетничали со штабными командирами.

Отказавшись от отдыха, я потребовал, чтобы мне доложили положение дел. По недоуменным взглядам, которыми обменялись командиры, я понял, что мое тре-бование показалось им по меньшей мере странным.

— Какие у нас, комбриг, дела? Все тихо, мирно, — сказал Серденко. — Джунаид за границей чаек попивает, а местных басмачей силой против нас не подымешь.

Меня покоробило от этих слов комиссара и его манеры разговаривать. Я еще не знал тогда, что в бригаде к Серденко пристало прозвище Наполеон, данное ему за самоуверенность и зазнайство. Невольно вспомнился мой друг и боевой товарищ Ратников, с которым было так легко работать. Я с трудом сдержался, чтобы не ответить комиссару резкостью.

— Боюсь, что вы себя убаюкиваете, товарищ комиссар. Благо, к этому располагает и климат Хорезма — знойный и сонный. Может быть, вы все-таки расскажете о политических настроениях населения, о наиболее угрожаемых районах? — спросил я.

— Вам обязательно подавай угрожаемые районы, — ответил Серденко и снисходительно улыбнулся. — Но нет их у нас. Мы бывших басмачей вот где держим. — Серденко показал кулак. — Понимаю, обидно боевому командиру, когда все мирно, но уж тут ничего не поделаешь. Все так сложилось, что до вашего приезда со всеми делами управились.

Я понял, что, пока не буду располагать фактами, спорить с Серденко нет смысла.

Доклад начальника штаба А. В. Хилинского был такой же бесцветный. Из него я узнал только, что гарнизон Хивы состоит из 1-го батальона 1-го Туркестанского стрелкового полка, Хорезмского отдельного эскадрона, конно-горной батареи и двух эскадронов — связи и саперного. Начальник штаба сообщил, что 83-й кава-лерийский полк находится в Ташаузе, 82-й — в Мерве, а 84-й — в Самарканде в оперативном подчинении 4-й Туркестанской стрелковой дивизии. Никакой оперативно-разведывательной работы штаб бригады не вел.

Выслушав доклады, я вышел в сад. Вместе со мной вышел и начальник особого отдела Четвертаков.

— Зайдемте ко мне, товарищ Мелькумов, — предложил он.

Мы прошли по тенистой аллее, обогнули хауз и подошли к крыльцу небольшого флигеля. У крыльца стоял часовой, который проводил нас внимательным взглядом. В комнате, куда мы зашли, стоял сбитый из досок стол, полевой телефон и обитый железом сундук. Очевидно, здесь были и кабинет, и спальня, и столовая Четвертакова, так как в углу я увидел разобранный топчан и аккуратно свернутую постель, а на окне накрытые бумагой тарелки, чайник и бутылку с водкой. Четвертаков, следивший за моим взглядом, улыбнулся: