Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - [13]

4) Обмен замедляли произвол некоторых должностных лиц и недостаточный уровень исполнительской дисциплины в отдельных органах управления. Так, в мае 1915 г. начальник Генштаба… прямо запретил отправлять списки в Турцию, обосновывая это тем, что «турки должны прислать их нам первыми» (хотя к тому моменту они давно это сделали), и лишь 8 сентября 1915 г. было, наконец-то, разрешено выслать списки Порте… «не дожидаясь списков наших пленных» (?!)[58]. От Генштаба «не отставали» и штабы объединений, составлявшие такие списки от случая к случаю, т. е. — от одного напоминания со стороны ЦСБ до другого. Например, если свой первый список турецких пленных (на 224 чел.) штаб Черноморского флота направил по инстанциям в декабре 1914 г., то второй (на 216 чел.) — лишь в августе 1915 г.[59]

5) Списки не всегда содержали полный перечень данных, предусмотренных ст. 14 IV Гаагской конвенции и ст. 20 российского Положения о военнопленных. К примеру, в направленных штабом Черноморского флота в 1914 — первой половине 1915 гг. в ЦСБ через ГМШ списках отсутствовали сведения о том, с какого именно судна снято то или иное лицо, что, принимая во внимание отсутствие у турок фамилий, могло поставить Стамбул в затруднительное положение. На просьбу восполнить указанный пробел, ГМШ порекомендовал ЦСБ установить эти сведения… самим, «по документам, отправленным вместе с военнопленными в распоряжение подлежащих властей, или же путем опроса самих военнопленных» (?!)[60]. (Впрочем, справедливости ради заметим, что данные о наименовании судна не всегда могли способствовать разрешению названной проблемы ввиду задержания флотом большого числа одноименных судов, владельцами которых являлись турки и турецкие греки («Дервиш», «Евангелистрия», «Св. Николай» и пр.).

К сказанному следует добавить, что неполнотой страдали даже пересылаемые вместе со списками пленных свидетельства о смерти. И хотя вопрос этот неоднократно поднимался на протяжении всей войны, даже на ее исходе, 12 июля 1917 г., ГУГШ, ссылаясь на претензии МИД, требовал от начальника штаба Петроградского военного округа «в представляемых сведениях помещать более точные данные об именах и месте кончины умерших военнопленных, а также, по возможности (Курсив наш — В.П. ), названии воинской части, к которой принадлежал умерший и месте его рождения»[61].

6) В других случаях, документы включали в себя такие сведения, которые им вообще не следовало бы содержать. Так, в списке, направленном оттоманскому правительству в сентябре 1915 г., турки (которые, вероятно, стали первыми, кто этот документ вообще прочел) обнаружили среди обитателей лагеря военнопленных при с. Спасское Приморской обл., стариков 50–70 лет, женщин и даже детей в возрасте 10–13 лет. В ответ на протест Порты, ЦСБ в письме от 21 апреля 1916 г. сослалось в качестве оправдания на то, что все эти люди «по сведениям Бюро, в лагерях военнопленных не содержатся, а проживают на свободе под надзором гражданской власти»[62]. Однако по нашим сведениям, на тот момент приведенное заявление не соответствовало действительности. Передача указанных лиц от администрации лагеря органам МВД началась лишь в июле 1916 г., тем более, что штаб ПриамВО и сам-то узнал об их существовании… все из того же протеста Стамбула[63].

Глава вторая Состав, структура и география размещения

Состав и структура подданных Оттоманской империи, находившихся в русском плену в 1914–1917 гг., во многом детерминировались тотальным характером самой Первой мировой войны, в ходе которой, по мнению Н. М. Жданова, «понятие пленного <…> было значительно расширено и распространено не только на комбатантов, но фактически во многих отношениях и на всех, оказавшихся во власти государств пленения, лиц враждебной нации»[64]. Справедливость такой оценки полностью подтверждается данными Таблицы 4. При этом надо заметить, что в рамках русско-турецкого противостояния контингент пленных складывался и эволюционировал под влиянием некоторых особенностей, главнейшими из которых мы считаем следующие:

а) На сухопутном театре военных действий турками широко использовались иррегулярные воинские формирования с присущими им собственными представлениями как о допустимых способах ведения войны, так и о внешних отличительных признаках своего личного состава, что во многом затрудняло отграничение последнего от мирного населения.

б) На морском театре военных действий борьба велась преимущественно за контроль над коммуникациями Порты, имевшими для нее жизненно важное значение (особенно в части, касающейся перевозок собственного угля и румынской нефти). Другими словами, Россия стремилась здесь к экономическому «удушению» Турции, что, в сочетании с иными факторами, влекло за собой и неуклонное расширение круга лиц, подлежащих военному плену.

Воссоздавая в деталях основные структурные элементы рассматриваемого контингента, надо отметить, что хотя «состоящие на действительной военной службе комбатанты и нонкомбатанты» образовывали ключевую и вполне универсальную подкатегорию военнопленных, применительно к туркам она отличалась некоторыми специфическими чертами, а именно: