Тупая езда - [115]

Водитель лимузина втапливает педаль газа, и мы проскакиваем без пробок, игра только закончилась, а мы уже подъезжаем к центру города. Парни хотят поехать в «Бизнес-бар», но я прошу высадить меня возле больницы.

– Вот уж не думал, что сегодня вечером тебе захочется оказаться именно здесь, Тез, – говорит Билли.

– А, ну да, семья, – произносит Рэб.

– Да, ты прав, – говорю я.

Я поднимаюсь в палату, но там сидит медсестра, поэтому я наклоняюсь к старому ублюдку, как будто хочу его поцеловать (да, сука, конечно), и сплевываю ему на лоб. Я наблюдаю за тем, как слюна стекает по переносице, сворачивает направо, огибая нос, и исчезает в его открытом рту.

Медсестра здесь из тех, что носят чулки со швами. Раньше я бы вылил на нее целую цистерну спермы. Но теперь, сука, об этом не может быть и речи, и я чувствую, как свежая сперма циркулирует у меня в яйцах, чуть не через край, сука, переливается.

– Постарайтесь не слишком расстраиваться, мистер Лоусон, – говорит она, подходя ближе.

– Это не так-то просто. Если бы вы знали, кто виноват…

– Я знаю, что вы хотите сказать, – говорит медсестра, – люди всегда винят себя. Нам никогда не удается высказать тем, кого мы любим, все, что хочется. – Она взбивает ему подушки, и он, кажется, пошевелился, но так и не проснулся.

Сестричка думает, что я размышляю о нем, в то время как на самом деле я думаю о футболе и этом ублюдке-судье. Пенальти ему в задницу, Больной прав: когда Блэк ударил Гриффитса локтем по лицу, это тянуло на удаление. А теперь этот старый ублюдок лежит передо мной и бордовый шарф повязан на изголовье его кровати. Сраный отчим-тиран: вот и все, больше он мне никем не приходился. Чертов телик на выдвижной ноге; как будто этот ублюдок летит, сука, первым классом. В этот момент он просыпается и замечает, что я смотрю на ящик.

– А… это ты… – говорит он елейно, а затем его лицо сморщивается в ухмылку. – Игру видел?!

– Только вернулся, да.

– Быстро мы вас, – говорит он, посмеиваясь, так что трясется весь его скелетный каркас. – Что и неудивительно.

– Да. Как ты тут?

– Даже не вздумай притворяться, что тебе не все равно!

– И то верно. Рад, что тебе скоро пиздец, старый вонючий ублюдок!

– По крайней мере, уйду с осознанием, что видел, как «Хартс» выигрывают Кубок. Снова. У ваших. По крайней мере, я успел это увидеть.

– Да-да.

– Пять-один, конечно…

– Да-да.

– Тебе будет больно, сынок. Куда без этого. Эдинбургское дерби… – Его слабые руки поднимаются из-под простыней и показывают пять пальцев на одной руке и один – на другой. – Пять-один…

– Да.

– Вот в тысяча девятьсот втором вашим повезло… ты ведь тоже не молодеешь, сынок. Думаешь, ты еще увидишь, как ваши поднимают кубок?

– Да не знаю я, – говорю.

Странно, но я понимаю, что на самом деле меня не так уж чертовски волнует футбол, он сам все это себе придумывает. Меня осеняет, что так все и есть: вы воображаете, что других это задевает сильнее, чем есть на самом деле. Сколько лет я втирал всем про семь-ноль в новогоднем матче[53], а ведь никого, наверное, это особо не волновало, а про меня решили, что я, наверное, туповат. А ведь важнее всего – что это значит лично для тебя. Что меня действительно угнетает, так это жизнь без траха, вот это и правда задевает за живое, а этот полуживой отчим, придурок, все заливает про свой сраный Кубок…

– Наша защита тверда, как старая крепость… – шепчет он, а потом проваливается в мирный сон.

Я смотрю на капельницу с физраствором, которая висит на крючке. И, не успев даже подумать о том, что делаю, я задергиваю занавески вокруг кровати. Снимаю капельницу, достаю свой нож и делаю в верхней части пакета дырку. Затем выливаю три четверти физраствора в раковину. Я достаю свою шишку и ссу в пакет, наполняю его и чувствую, как он раздувается, такой теплый, в моих руках. Пакет наполнен, и я проливаю немного мочи себе на пальцы. Приходится доковылять до раковины, чтобы избавиться от остатков, а затем вытереть все бумажными полотенцами.

Я отклеиваю от стены кусочек скотча – они вешают туда открытки с пожеланиями – и заклеиваю обратно пакет. Вешаю его на крючок. Он такой же желтый, как и был, только намного темнее, и можно увидеть, как в нем плавают толстые, похожие на яичный белок, нитки спермы.

Я смотрю, как мудило спит, и отцепляю трубку с морфием. Затем беру маленький звоночек на веревке, которым он обычно подзывает медсестру, и перевешиваю его за кровать. Выражение у него на губах изменилось, а портки начали пропитываться потом, как у тёлы из «Свободного досуга», которая отрабатывает вторую смену. Неожиданно он открывает рот и смот рит на меня.

– Ты все еще здесь? Что-нибудь задумал, готов поспорить! – Затем его лицо сморщивается, изображая широкую улыбку. – Ладно, ничего ты со мной уже не поделаешь. Я видел, как моя команда взяла Кубок!

– Тебе моча в голову ударила, – говорю я широко улыбаясь, а в это время придурка обдает очередной волной и из пор выступает липкий пот, он катится по его восковой коже, которая прямо у меня на глазах становится желтой, как при желтухе.

От него начинает исходить прогорклый запах, это воняет моя моча смешанная с его гнилой плотью. Его пальцы сжимаются на дозаторе морфия. Но ничего не происходит. Он с ужасом опускает свои усталые старые глаза на старую толстую вену, в которой нет иглы.