Туолумнская Роза - [8]

— Объясните мне, — задыхаясь, промолвил Эш, — вы сами научили вашу дочь утаить все это от меня, или она сделала это по собственному почину?

— Она ничего об этом не знает, — сказал мистер Макклоски. — Она думает, что я ее родной отец, а мать умерла.

— Значит, это ваши происки, сэр…

— Что-то не припомню, чтобы я навязывал кому-нибудь мою дочь в жены. Что-то не припомню, чтобы я позволил себе это в виде делового предложения или приятной шутки.

Джон Эш в ярости шагал из угла в угол. Глаза мистера Макклоски, оторвавшись от саквояжа, с интересом следили за ним.

— Где теперь эта женщина? — внезапно спросил Эш.

Взгляд мистера Макклоски снова уперся в саквояж.

— Она переехала в Канзас, из Канзаса — в Техас и из Техаса вроде перебралась в Калифорнию. Я посылал ей денег через одного приятеля, когда у нее были заминки с работой.

Джон Эш застонал.

— Она стала малость старовата и недостаточно тверда в ногах для лошадей, так теперь ходит по канату и качается на трапеции. Я-то сам ни разу не был на ее представлении, — добросовестно разъяснил мистер Макклоски, — и не могу сказать, как это у нее получается. А на афишах она выглядит недурно. Тут у меня есть афишка, — сказал мистер Макклоски, поглядел на Эша и раскрыл свой саквояж. — Вот эта афишка; тут напечатано, что она будет выступать в Мэрисвилле в следующем месяце. — И мистер Макклоски не спеша развернул большую печатную афишу, щедро расцвеченную желтой и голубой краской. — Она, как видишь, называет себя так: «мадемуазель Дж. Миглавски, знаменитая воздушная акробатка из России».

Джон Эш вырвал у него из рук афишу.

— Надо полагать, — сказал он, глядя в лицо мистеру Макклоски, — вы не рассчитываете, что для меня после этого все останется по-старому?

Мистер Макклоски взял у него афишу, аккуратно сложил ее и спрятал обратно в саквояж.

— Я надеюсь, что ты ни словом не обмолвишься насчет этого Джинни, когда захочешь все с ней покончить, — спокойно проговорил он. — Она ведь ничего не знает. И я полагаю, что ты, как человек благородный, не можешь обидеть женщину.

— Но что же я ей скажу? Под каким предлогом могу я теперь пойти на попятную?

— Напиши ей. Скажи, что до тебя дошли какие-то слухи, не говори — какие, и это, дескать, заставляет тебя отказаться от нее. Можешь быть спокоен, Джинни никогда ни о чем тебя не спросит.

Джон Эш колебался. Он чувствовал себя глубоко оскорбленным. Ни один джентльмен и тем более ни один из Эшей не мог бы такого потерпеть. Это было немыслимо. Но в эту минуту он почему-то не чувствовал себя ни джентльменом, ни одним из Эшей. И знал, что ему не выдержать взгляда честных глаз Джинни. Но в конце концов… он же может написать ей.

— Так у вас здесь тоже, значит, пустая порода пошла, как у нас на кряже? Ну что ж, будем надеяться, что дела поправятся до дождей. Мое почтение. — И мистер Макклоски с серьезным выражением лица пожал рассеянно протянутую ему руку и удалился.

* * *

Когда неделей позже мистер Макклоски снова ступил на свою веранду, за стеклянной дверью гостиной он различил очертания мужской фигуры. Под его гостеприимным кровом это зрелище не было необычным, но все же он на секунду испытал легкое беспокойство и разочарование. Впрочем, разглядев, что обращенное к нему лицо ничуть не похоже на лицо Эша, он облегченно вздохнул, но тут же, узнав каштановую бородку и неистовый, горящий взгляд Генри Рэнса, снова ощутил тревогу, и даже настолько жгучую, что принялся теребить свою бороду, еще не переступив порога.

Джинни выбежала ему навстречу и с радостным восклицанием обняла его.

— Па, — торопливо зашептала она, — не обращай на него внимания! — Тут она тряхнула золотистыми косами в сторону Рэнса. — Он сейчас уйдет. И мне кажется, па, я была к нему несправедлива. Но с Джоном у нас теперь все кончено. Прочти это письмо, ты увидишь, как он оскорбил меня. — Губы у нее задрожали, и она прибавила: — Он, видно, на Риджуэя намекает, па, и мне кажется, что это он ранил тогда Риджуэя или, во всяком случае, знает, чьих это рук дело. Но смотри, никому ни слова!

Она запечатлела на его щеке лихорадочный поцелуй и скользнула обратно в гостиную, оставив мистера Макклоски растерянного и встревоженного, с письмом в руке. Он торопливо пробежал его глазами и увидел, что оно составлено почти в тех самых выражениях, какие он сам подсказал Джону. Внезапно он что-то вспомнил, и тревожное предчувствие охватило его. Он прислушался, испуганно охнул, схватил шляпу и выбежал из дома, но слишком поздно. Чьи-то легкие, стремительные шаги уже послышались на веранде, стеклянная дверь распахнулась, и с веселым, громким приветствием Риджуэй вступил в гостиную.

Тонкий слух Джинни раньше других уловил звук его шагов. Обостренные чувства Джинни за одно мгновение заставили ее испытать всю глубину радости, надежды, отчаяния, прежде чем нога Риджуэя переступила порог. Однако Джинни спокойно, с полным самообладанием обратила к Риджуэю свое побледневшее лицо, когда он замер на месте, увидав, что она не одна. Краска ярости залила лицо Рэнса до самых корней волос; он вскочил. Глаза Риджуэя вспыхнули зловещим огнем, гневная, презрительная усмешка скривила его губы, над крепко сжатыми челюстями заиграли желваки.