Туннель - [2]
Вы спросите: «Почему лишь слабая надежда, если рукопись прочтут столько людей?» Подобные вопросы кажутся мне бессмысленными. Но надо предвидеть и их, поскольку нам постоянно задают вопросы, бессмысленность которых видна с первого взгляда. Можно кричать до хрипоты перед ста тысячами русских: никто не поймет твоего языка. Вам ясно, о чем идет речь?
Только одно существо могло бы меня понять. Но им была именно та, кого я убил.
III
Всем известно, что я убил Марию Ирибарне Хантер. Но никто не знает, как мы познакомились, какие у нас были отношения и как во мне постепенно созревала мысль убить ее. Постараюсь рассказать беспристрастно: хотя Мария причинила мне много страданий, я чужд дурацкого стремления изобразить себя совершенством.
В 1946 году я выставил в Весеннем салоне картину под названием «Материнство». Она была в стиле моих прежних работ и, как говорят на своем невыносимом жаргоне критики, — «цельной по композиции». Короче, обладала всеми достоинствами, которые эти шарлатаны всегда отыскивали в моих полотнах, включая «нечто глубоко интеллектуальное». Однако через окошко в левом верхнем углу картины можно было разглядеть маленькую сценку вдали: женщина на пустынном берегу вглядывается в море. Женщина застыла в ожидании, быть может, едва уловимого неведомого зова. Сюжет должен был выражать тревожное и безысходное одиночество.
Никто не обратил внимания на эту часть картины, по ней скользили взглядом как по чему-то второстепенному, возможно, декоративному. Никому, кроме единственного человека, не удалось понять, что здесь кроется самое главное. Был день открытия выставки. Какая-то девушка долго простояла перед картиной, явно не замечая крупной фигуры женщины на переднем плане, которая наблюдала за играющим ребенком. Незнакомка пристально разглядывала именно берег и, пока смотрела, не сомневаюсь, забыла обо всем на свете, не видела и не слышала посетителей, проходивших мимо или останавливающихся около моего полотна.
Все это время, покуда она не скрылась в толпе, я тоскливо следил за ней, колеблясь между тревожным желанием окликнуть девушку и неодолимой боязнью. Боязнью чего? Наверное, такой же страх охватывает игрока, ставящего на карту все свое состояние. Когда же девушка исчезла, я был зол и подавлен: теперь она скорее всего затеряется среди миллионов безвестных жителей Буэнос-Айреса, и я никогда больше ее не увижу.
Вечером я вернулся домой, взвинченный, недовольный, мрачный.
Я ходил на выставку каждый день до самого закрытия и стоял достаточно близко, чтобы видеть всех подходящих к моей картине. Но девушка больше не появилась.
Все последующие месяцы я думал только о ней, о том, как снова ее увидеть. И писал, в какой-то мере, только для нее. Сцена в окне словно разрослась, захватывая все полотно и все творчество.
IV
Однажды днем я наконец увидел незнакомку на улице. Она шла по противоположной стороне решительно, как человек, который должен прибыть в определенный час в определенное место.
Я тут же узнал ее: даже в огромной толпе мне удалось бы ее различить. Невероятное возбуждение охватило меня. Я столько думал о ней, столько всего нафантазировал, что, увидев, растерялся.
По правде говоря, я тысячу раз репетировал сцену нашей встречи. Вы знаете о моей скованности; пришлось до мельчайших подробностей продумать, как лучше использовать воображаемое свидание. Труднее всего было начать разговор. Многие мужчины свободно заговаривают с незнакомой женщиной. Не скрою, раньше я завидовал им — хотя никогда не был бабником или именно поэтому, — особенно в тех редких случаях, когда невозможно смириться с тем, что женщина так и не войдет в твою жизнь. К несчастью, мне навечно суждено быть чужим любой из них.
Все возможные варианты встречи с девушкой из салона анализировались одинаково тщательно. Такова уж моя натура: в непредвиденных, неожиданных ситуациях я от растерянности и робости всегда теряю способность соображать. Поэтому пришлось заготовить несколько логичных или по крайней мере правдоподобных схем (когда близкий друг пишет тебе оскорбительное анонимное письмо, это неестественно, хотя не секрет, что такое случается).
Девушка, по-видимому, ходила на выставки. Встретив ее в одном из салонов, я подошел бы к ней, и завязать разговор о какой-нибудь картине не составило бы труда.
После внимательного изучения план был забракован. Я никогда не посещаю салонов живописи. Такие слова в устах художника могут показаться странными, но объяснение этому есть, и, решись я его дать, все бы согласились со мной. Пожалуй, говоря «все», я преувеличиваю. Разумеется, преувеличиваю. Опыт показывает: то, что для меня ясно и очевидно, не всегда ясно остальным. Мне столько раз приходилось обжигаться на этом, что теперь я хорошенько подумаю, прежде чем рискну объяснить или оправдать ту или иную точку зрения, я почти всегда отмалчиваюсь и замыкаюсь в себе. Именно поэтому я так долго не мог собраться с силами и рассказать об убийстве. Не знаю, стоит ли сейчас объяснять, отчего мне неприятны выставки, но боюсь: если этого не сделать, вы усмотрите тут какую-то манию, хотя, в сущности, моя неприязнь к ним имеет глубокие корни.
Роман «Аваддон-Губитель» — последнее художественное произведение Эрнесто Сабато (1911—2011), одного из крупнейших аргентинских писателей, — завершает трилогию, начатую повестью «Туннель» и продолженную романом «О героях и могилах». Роман поражает богатством содержания, вобравшего огромный жизненный опыт писателя, его размышления о судьбах Аргентины и всего человечества в плане извечной проблемы Добра и Зла.
Эта книга всемирно известного аргентинского писателя Эрнесто Сабато по праву считается лучшим аргентинским романом ХХ века и великолепным образчиком так называемого «магического реализма», начало которому вместе с Сабато положили Кортасар, Борхес, Амаду, Маркес, Альенде. Герои романа стоят на грани между жизнью и смертью, между реальностью и фантастикой.«Существует род художественного творчества, через которое автор пытается избавиться от наваждения, ему самому не вполне понятного. Хорошо это или плохо, но я способен писать лишь в таком роде».
Каждый роман Анны Михальской – исследование многоликой Любви в одной из ее ипостасей. Напряженное, до боли острое переживание утраты любви, воплощенной в Слове, краха не только личной судьбы, но и всего мира русской культуры, ценностей, человеческих отношений, сметенных вихрями 90-х, – вот испытание, выпавшее героине. Не испытание – вызов! Сюжет романа напряжен и парадоксален, но его непредсказуемые повороты оказываются вдруг вполне естественными, странные случайности – оборачиваются предзнаменованиями… гибели или спасения? Возможно ли сыграть с судьбой и повысить ставку? Не просто выжить, но сохранить и передать то, что может стоить жизни? Новаторское по форме, это произведение воспроизводит структуру античного текста, кипит древнегреческими страстями, где проза жизни неожиданно взмывает в высокое небо поэзии.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
Джонатан Троппер умеет рассказать о грустном искренне, но не сентиментально, с юмором, но без издевки. Роман «Как общаться с вдовцом» — история молодого человека, который переживает смерть погибшей в авиакатастрофе жены, воспитывает ее сына-подростка, помогает беременной сестре, мирится с женихом другой сестры, пытается привыкнуть к тому, что отец впал в старческий маразм, а еще понимает, что настала пора ему самому выбраться из скорлупы скорби и начать новую жизнь — и эта задача оказывается самой трудной.