Тундра не любит слабых - [7]

Он достал из стола альбом, раскрыл его. На фотографии, чуточку пожелтевшей от времени, я увидел двух коров. Одна — высокая, статная, круторогая, с большим выменем. Другая — ниже ее, поджарая, на тонких ногах, комолая. Под фотографией надпись: «Корова Урочная— тип современного стада и Арнаутка — представительница типа родоначальников». Разница между ними была примерно такая же, как между Леонидом Жаботинским и тщедушным стилягой. Снимок вполне мог заменить собой рисованную диаграмму, которые так любят помещать в брошюрах.

Я сказал об этом Василию Ивановичу. Он застенчиво улыбнулся:

— Арнаутка — это еще не самый скверный экземпляр. Архангельский губернатор князь Голицын — слышали о таком? — писал: «Коровы изображают из себя не тех коров, которых мы привыкли видеть в хозяйстве среднего русского крестьянина (не говоря уже о породном рогатом скоте): здесь, на Печоре, это какие-то выродки, величиной с телку с горбатой спиной, на высоких ногах, комолые (безрогие), с весьма слабо развитым брюхом. Нет сомнений, что от такого пигмея много пользы в хозяйстве ожидать никак нельзя…»

Он процитировал княжеские слова на память, с видимым удовольствием, без запинки (не впервые, конечно).

— А светлейший князь, надо вам сказать, кое-что понимал в сельском хозяйстве, хотя и был ответственным работником губернского масштаба… Пользы от тех коров было действительно немного: молока давали мало, мяса — тоже. Зато бегали здорово, что твои рысаки; на коне, бывало, за ними не угонишься. Резвые, поджарые, мускулистые…

Пожалуй, вряд ли стоит подробно рассказывать о том, как в нелегких условиях Севера велась племенная работа по улучшению породности скота, как в течение многих лет скрещивали разные породы, пока, наконец, не вывели свою, хорошо приспособленную к суровому климату и высокопродуктивную. Если отбросить боязнь громких слов, свойственную Василию Ивановичу и его товарищам, — это был настоящий подвиг, подвиг зоотехников во главе с Георгием Калюжным, доярок, скотников, трактористов, агрономов. Подвиг, позволивший спасти от цинги, желтухи, куриной слепоты и других болезней тысячи людей.

Просто сказать: «осваивать земли». Куда труднее было решить, как это сделать при мизерном количестве техники, да еще в этих краях. Лесотундра — это не степь. В Печорском монастыре участок под луг в семнадцать гектаров осваивался семнадцать лет. Отставной подполковник Бейтнер в Архангельской губернии целых пятнадцать лет вкладывал труд и свою пенсию в участок тундры, надеясь залужить его. Не удалось.

Казалось бы, все попытки в прошлом обуздать тундру свидетельствовали о том, что и затея энтузиастов Инты обречена на провал. Тем более что рекогносцировочные изыскания, проведенные в бассейне реки Усы, дали неутешительные выводы. Сенокосы и пастбищные ресурсы, выявленные экспедицией, позволяли содержать не более четырехсот голов малопродуктивного скота, причем надо было завозить довольно большое количество концентрированных кормов с юга.

И все же, вспомнив опыт Андрея Журавского, было решено начать наступление на лесотундру, чтобы отвоевать у нее луга и пашни.

Это была ни на минуту не прекращающаяся битва с природой, в которой силы были далеко не равны. Даже теперь, когда в совхоз пришла новая мощная техника, победа над лесотундрой, над болотами, заросшими кустарником, дается большим, очень большим трудом. А тогда… тогда тракторов да бульдозеров почти не было, все делалось топором и киркой, лопатой и пилой. Где-то на западе шла война, Донбасс был оккупирован фашистами. Страна не могла выделить для Севера тракторов: она выпускала танки.

Позднее я видел своими глазами, что значит эта битва. Василий Иванович познакомил меня с Михаилом Яковлевичем, управляющим одним из отделений совхоза. На тихоходном катерке, который тащил за собой плоскодонную шаланду, груженную бочками, мы отправились вниз по реке Косью. Надо было доставить горючее и продукты рабочим, которые на дальнем участке осваивали новые земли. Дорог, кроме водных, в это время года в тундре нет.

Глядя на улыбчивого, широкоплечего, крепко сбитого Михаила Яковлевича, по-украински щедрого на шутку, я никогда бы не подумал, что ему уже к шестидесяти.

Наконец наш катерок ткнулся носом в берег. Рабочие подтянули шаланду, начали выгружать железные бочки. А мы с Михаилом Яковлевичем пошли за кусты тальника, откуда доносился прерывистый — то рванет на высокие, повизгивающие ноты, то опустится на басовитые, рыкающие — гул мотора.

Михаил Яковлевич легко шел впереди упругим шагом. Я же без привычки то и дело спотыкался о кочки, проваливался в ямы, запинался о пеньки. Идти было трудно еще и потому, что почва под ногами мягко прогибалась и пружинила.

Он остановился, подождал меня.

— Вон наш Степан Ефимович, — указал на трактор, тяжело ползущий невдалеке. — Я бы ему две медали за освоение целины дал, кабы моя власть. Понимаешь, хлопче, он со своим ДТ за восемь лет отобрал у тундры почти полторы тысячи гектаров пашни. Нет, ты только вдумайся — полторы тысячи!

Мне приходилось бывать на Алтае и в Казахстане. Похвастай кто-либо там, что поднял за столько лет такое количество целины, его бы на смех подняли: «Подумаешь, герой! Каждый из нас на счету имеет десятки тысяч гектаров, и то молчим…» Но здесь это было настоящим подвигом.