Туман над Парагон-уок - [48]

Томас многое дал бы, чтобы вывести на чистую воду Афтона Нэша — очень уж этот тип был ему неприятен. Однако, хотя ни одна из служанок не чувствовала к нему большой симпатии, не было ни малейшего намека, что он приставал хотя бы к одной из них.

Что касается самого Фулберта, о нем ходили всякие слухи и предположения, но со времени его исчезновения даже упоминание его имени приводило к такой всеобщей истерии, что Питт не мог понять, чему верить. Весь квартал бурлил, как котел, наполненный до краев больным воображением. Утомляющая ежедневная монотонность здешней жизни, неизменной от рождения до смерти, оживлялась лишь тривиальными любовными похождениями и смешными историями, которыми юные служанки обменивались в своих тесных спальнях на чердаке, когда заканчивался длинный рабочий день. Теперь же убийцы и похотливые соблазнители, казалось, таились в каждом темном углу, а в умах людей тесно переплелись страх, желание и фантазии.

Питт не ожидал, что Шарлотта узнает что-то значимое на званом вечере у Эмили. Он был убежден, что разгадку убийств следует искать где-то в нижних слоях общества, недосягаемых для Шарлотты или Эмили. Поэтому Томас пожелал жене лишь хорошо развлечься, а также строго наказал ей, чтобы она ни во что не вмешивалась, не пыталась расспрашивать или делать замечания, которые выходили бы за рамки простой светской болтовни.

— Да, Томас, — очень сдержанно согласилась Шарлотта.

Если бы Питт не был так глубоко погружен в собственные мысли, ее тон немедленно насторожил бы его.

Званый вечер был официальным событием. Эмили подарила сестре сногсшибательное платье, и голова Шарлотты от восторга пошла кругом. Платье было из желтого шелка и сидело на ней превосходно; другими словами, оно было восхитительно. Шарлотта чувствовала себя солнечным лучом. Она представила, как появится в дверях, с высоко поднятой головой и сияющим лицом, а все в комнате, конечно, замолчат и будут рассматривать ее. Каково же было ее разочарование, когда в ее сторону повернулись не более чем полдесятка присутствующих в зале. Однако она успела заметить, что Поль Аларик был в числе этих немногих. Шарлотта увидела, как его элегантная голова отвернулась от Селены туда, где стояла она, почувствовала, как горят ее щеки, и подняла подбородок чуть выше.

К ней быстро подошла Эмили, поздоровалась, втянула ее в толпу, в которой было около пятидесяти человек, и вовлекла в разговор. Возможности для личного общения не было. Эмили бросила на сестру долгий внимательный взгляд, ясно показывая, что та должна вести себя прилично и думать, прежде чем что-то сказать. В следующее мгновение она умчалась встречать новых гостей.

— Эмили пригласила молодого поэта почитать нам что-нибудь из его стихов, — с наигранной бодростью произнесла Феба. — Я слышала его раньше. Очень вызывающе. Будем надеяться, что мы сможем понять его. Даст нам пищу для разговоров на долгое время.

— Надеюсь, что это не вульгарно, — быстро добавила Люсинда. — Или эротично. Вы видели те жуткие рисунки мистера Бердсли?[4]

Шарлотте хотелось бы поговорить о мистере Бердсли, но она никогда не видела его рисунков и даже не слышала о нем.

— Я не могу представить себе, что Эмили выбрала какого-то случайного рифмоплета, не предприняв все, что в ее силах, чтобы уверить гостей, что он соответствует уровню общества, — ответила она, немедленно почувствовав раздражение в своем голосе. — Конечно, никто не может отвечать за все, что скажет или сделает тот или иной гость. Это зависит от способности оценить человека, которого ты приглашаешь.

— Конечно, — Люсинда слегка покраснела. — Я не имела в виду ничего, кроме несчастливой случайности.

Шарлотта успокоилась.

— Мне кажется, что он скорее политик, чем романтик.

— Это должно быть интересно, — сказала мисс Летиция с предвкушением. — Интересно, писал ли он что-то о бедных или о социальной реформе?

— Думаю, что да, — Шарлотта была довольна, что заинтересовала мисс Летицию; та ей нравилась, особенно после того, как Веспасия рассказала о давно прошедшем скандале, связанном с Летицией. — Это темы, затрагивая которые можно пробудить людскую совесть.

— Я уверена, нам нечего стыдиться! — заявила дородная пожилая леди, чье тело, чудесным образом затянутое в корсет, облегало голубое платье; ее лицо напоминало Шарлотте морду очень крупного мопса. Шарлотта предположила, что это, должно быть, леди Тамворт, постоянная гостья сестер Хорбери. — Бедняжка Фанни стала жертвой времени, — громогласно продолжала она. — Моральные стандарты падают. Везде, даже здесь!

— Вы не думаете, что призывать к людской совести — это задача церкви? — спросила мисс Люсинда, слегка раздувая ноздри. Было непонятно, то ли ее неприязнь относилась к политическим взглядам Шарлотты, то ли к тому, что леди Тамворт снова начала разговор о Фанни.

Шарлотта игнорировала высказывание о погибшей — по крайней мере, сейчас. Томас не говорил, что она должна избегать политических дискуссий, хотя папа, конечно, всегда запрещал их у себя дома. Впрочем, папины запреты ее больше не волновали.

— Возможно, именно под влиянием церкви он начал рассуждать подобным образом? — невинно предположила она.