Туман над Парагон-уок - [49]

— Вам не кажется, что тогда он узурпирует прерогативы церкви? — Мисс Люсинда недовольно насупилась. — И что те, кто призваны служить богу, сделают это гораздо лучше?

— Возможно, — Шарлотта решила быть благоразумной. — Но это не означает, что другие также не должны делать этого в силу своих возможностей. Наверняка чем больше голосов, тем лучше? Есть много мест, где церковь не слышна. Может быть, он может достичь некоторых из них?

— Тогда что он делает здесь? — требовательно спросила мисс Люсинда. — Парагон-уок вряд ли является таким местом. Лучше бы работал где-то еще, хоть бы в работных домах.

К ним присоединился Афтон Нэш; его брови вздыбились от удивления, когда он уловил последние слова Люсинды.

— И кого же вы посылаете в работный дом, мисс Хорбери? — спросил он, бросив взгляд на Шарлотту, затем в сторону.

— Я убеждена, что трущобы и работные дома уже готовы для социальных преобразований, — сказала Шарлотта, слегка опустив уголки губ, — должных облегчить жизнь бедного населения. Именно богатые должны давать, а бедные — получать. Обладающие властью могут изменить законы.

Теперь полезли вверх брови леди Тамворт.

— Вы полагаете, что вся вина лежит на аристократах — авангарде и основной опоре государства?

Шарлотта даже не думала об отступлении ради соблюдения правил вежливости или ради поддержания общепринятого мнения, что женщине не пристало быть спорщицей.

— Я говорю, что проповедь бесполезна для бедных, безработных и неграмотных, что им нужно помогать, — ответила она. — Законы должны быть изменены. А единственные люди, которые могут сделать это, — те, кто обладает властью и деньгами. Если бы зов церкви уже дошел до всех них, мы уже провели бы все необходимые реформы, и тогда для всех бедных была бы работа, чтобы они сами могли прокормить себя.

Леди Тамворт еще несколько секунд смотрела на нее, затем отвернулась, показывая тем самым, что разговор слишком ей неприятен, чтобы продолжать его. Но Шарлотта очень хорошо знала: это было потому, что она не могла придумать ответ. В лице мисс Летиции светилось удовольствие, и, перед тем, как она отошла, они с Шарлоттой обменялись взглядами.

— Моя дорогая миссис Питт, — Афтон говорил очень осторожно, будто разговаривал с кем-то не знающим язык или с глухим. — Вы не разбираетесь либо в политике, либо в экономике. Никто не может изменить систему за одну ночь.

К ним присоединилась Феба, но он, абсолютно не обращая на нее внимания, продолжил:

— Бедные потому и являются бедными, что у них нет ни средств, ни желания жить по-другому. Никто не может запретить богатым кормить их. Но это будет глупо, все равно что поливать песок в пустыне. Вокруг нас миллионы бедных. То, что вы предлагаете, абсолютно непрактично. — Афтон снисходительно улыбнулся ее невежеству.

Шарлотта кипела. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы сдержать свои чувства и притвориться, что вопрос этот интересует ее с чисто теоретической точки зрения.

— Но если богатые и властные не способны изменить систему, — спросила она, — тогда для кого же проповедует церковь, с какой целью?

— Прошу прощения? — Афтон не мог поверить тому, что услышал.

Шарлотта повторила, не смея взглянуть ни на Фебу, ни на Люсинду.

До того как Афтон смог выстроить ответ на этот совершенно абсурдный вопрос, другой голос ответил вместо него, мягкий голос с легким акцентом:

— Для того чтобы успокоить наши души, чтобы пожертвовать малым и возрадоваться тому, что мы имеем, и спокойно спать по ночам. Потому что тогда мы сможем сказать себе, что мы пытались, что мы сделали свой вклад. Никогда не надейтесь, моя дорогая, что хоть что-нибудь изменится!

Шарлотта почувствовала, что краснеет. Она совсем не знала, что Поль Аларик был так близко и слышал ее самоуверенную болтовню с Афтоном и мисс Люсиндой. Она не смотрела в его сторону.

— Как вы циничны, мсье Аларик, — произнесла она на одном дыхании. — Вы считаете, что мы все такие лицемеры?

— Мы? — его голос слегка усилился. — Вы идете в церковь и чувствуете себя лучше от этого, миссис Питт?

Шарлотта замерла в полном замешательстве. Конечно, она не чувствовала себя лучше. Церковные службы — в тех редких случаях, когда она посещала их, — заставляли ее чувствовать себя неловко. После них она становилась раздраженной, а проповеди вызывали у нее желание спорить. Но она не могла сказать это Афтону Нэшу — и надеяться при этом быть понятой хотя бы частично. И потом, это только навредило бы Фебе. Черт побери Аларика, он заставляет ее лицемерить!

— Конечно, я чувствую себя лучше, — солгала она, наблюдая за Фебой. Лицо миссис Нэш успокоилось, и Шарлотта подумала, что это вполне приемлемая цена за ее ложь.

Шарлотта не имела ничего общего с Фебой, и тем не менее ей становилось жаль ее всякий раз, когда она видела миссис Нэш и воображала себе всю ту обиду, которую Афтон причинял жене своими злыми, оскорбительными речами.

Шарлотта повернулась лицом к Аларику — и была потрясена, увидев в его глазах усмешку и понимание того, что и почему она сказала. Подозревал ли он о том, что Шарлотта не была одной из них, что она всего лишь жена бедного полицейского, что едва сводит концы с концами и что ее прекрасное платье было подарком Эмили? И что весь этот спор о помощи бедным не был для нее чисто академическим?