Туман - [3]

Но тот не ответил. Он шел согнувшись, широко размахивая руками и папиросой прочеркивая в воздухе огненную кривую.

Когда они скрылись за поворотом, Полунин вышел на середину улицы и усмехнулся им вслед. Громов его не заметил. От этого он почувствовал себя сильнее.

Внизу у Волги наступила темнота. На берегу лежали горы непонятных предметов. Один из них, гремя железом, отскочил из-под ног и обрушил целую кучу. Это были пустые бидоны. Полунин долго стоял затаив дыхание и вслушиваясь, но никто не появился. Значит, не заметили.

Слева от спуска должны быть пристани, а у пристаней шлюпки. Он повернул влево и долго шел по пустому берегу. Пристаней не было — была только темнота.

Неужели их увели? А может, он вышел не с того спуска?

Полунин уже собрался идти обратно, когда внезапно перед ним возникла пристань. Черная и огромная, с выгнутой острой крышей.

Он нащупал ногой сходню, в темноте нашел перила, медленно двинулся вперед и почти сразу же наткнулся на человека в бараньем тулупе. Рукой притронулся к стволу винтовки и почувствовал, как холод от этого ствола проникает в тело.

Это часовой. Что ему сказать?

Но часовой не двигался и ровно дышал. Он крепко спал, прислонившись к перилам.

Назад Полунин идти не мог, а вперед пути не было. Бараний тулуп занял всю ширину сходни. Пришлось перелезать через перила, а потом боком, носками по доскам сходни, обходить часового. Потом снова перелезать на сходню. Во второй раз перила громко заскрипели, и Полунин присел. Но бараний тулуп не шелохнулся. Часовой крепко спал.

У трапа пристани стояла шлюпка. Весла лежали по бортам, а по глубокой воде, между банок, качаясь, плавал черпак. Мягко, без звука, Полунин со сходни опустился в шлюпку и перочинным ножом стал перепиливать державший ее конец. Конец еле слышно шлепнулся в воду; освободившись, шлюпка медленно пошла по течению.

Только когда пристань расплылась в темноте, Полунин разобрал весла и стал выгребать в реку. Грести с непривычки было тяжело. В последний раз он греб гардемарином — это было очень давно.

А теперь руки не слушались, и громоздкие весла вальками цепляли друг друга. Но хуже всего была вода. Она заливала ботинки, ноги от нее немели и не давали упора. Он засушил весла и стал ее вычерпывать.

Но вода не кончалась, а в любую минуту могла открыться луна. Надо было спешить. Когда на дне осталось не больше дюйма воды, Полунин бросил черпак и схватился за весла. Почему-то сказал вслух:

— Я их расставлю.

Действительно, расставив ноги к бортам, почувствовал, что они больше не намокают. Снова стал грести к противоположному берегу и греб без конца. Руки дрожали, спина не гнулась, но выхода не было. Потом стали болеть неудобно расставленные ноги. Пришлось поставить их обратно в воду.

Оглянувшись через плечо, увидел низкую черную полосу и так обрадовался, что выпустил весло. Поймал его, до локтя вымочив руку и зубами ударившись о планшир. Снова греб и чувствовал, что больше пяти минут не выдержит. Последние гребки рвал изо всех сил и от толчка о берег повалился на дно шлюпки.

На берегу был пустой песок и темнота. Полунин отошел на несколько шагов, но, вспомнив, что по шлюпке могут найти, вернулся и столкнул ее в реку.

Когда шлюпка уплыла, пожалел, что не догадался ее перевернуть. Потом вспомнил, что жалеть было поздно, и, покачав головой, ушел от реки, но, пройдя шагов сто, снова уперся в воду. Пошел налево и почти сразу дошел до конца узкой песчаной косы. Пошел вправо и шел долго, надеясь куда-нибудь выйти. Вышел на такую же косу, какая была слева.

Он попал на остров,

5

Сон был как смерть: черный и без сновидений. Потом неожиданной волной наплыл холод. Проснулся Полунин от прикосновения к его лицу липких пальцев. Отмахнулся и у самого рта прижал рукой несколько бьющихся комков. Вскочил на ноги, отчаянно сбивая с лица, с волос и шинели жирных уховерток. Почувствовал острый укус за воротом, пальцем отодрал уховертку, — кажется, разорвав ее пополам, — взмахнул руками и бросился бежать. Бежал, спотыкаясь в рыхлом песке и кидаясь из стороны в сторону, точно сзади ждал выстрела. Добежал до воды и стал. Осмотрел шинель, провел пальцами по волосам и успокоился. Уховерток на нем не осталось. Тогда взглянул наверх.

Над ним было высокое прозрачное небо, и на небе высокая стеклянная луна. Вероятно, он спал не больше часа. Тем лучше, иначе эти гады залезли бы в нос и уши. От такой мысли потемнело в глазах и подступила тошнота. Нужно было глотнуть воды. Наклонился, чтобы зачерпнуть из реки, но, поскользнувшись, упал лицом вниз.

Ноги — на берегу, а руки уперлись в дно. Всего аршин глубины. Но под водой он открыл глаза и увидел мутную лунную зелень. Такую же, как в стеклах водолазного шлема. От ужаса вздохнул, захлебнулся и стал биться, точно припадочный. На берег выбрался с большим трудом. Долго кашлял и плевался водой.

У реки он оставаться не смел. Он отполз в глубь острова, но, вспомнив об уховертках, вскочил и, шатаясь, попытался устоять на месте. Это было невозможно. Тогда он пошел. Мокрое платье сжимало жгучим холодом. Сердце билось в самом горле, так билось, что не давало дышать. Ноги заплетались, проваливались в ямы, сползали с осыпающихся бугров — ног он не чувствовал. Но все-таки шел вперед. Шел по лунному, с черными оспинами, песку. Шел по кругу в чернильном кольце воды. То догоняя свою вытянутую пляшущую тень, то рядом с ней, то уходя от нее. Шел по кругу и снова возвращался на свой след. Понемногу начал соображать и заметил, что воздух темнеет. Где он потерял фуражку? Вспомнил. Там, где спал. Но за фуражкой пойти не смог.