Туфелька для призрака - [19]

– Мягко сказано, – усмехнулся он.

– Так поделитесь или нет?

– Нет, – покачал головой Эдуард и добавил: – По крайней мере, пока. Но дам наводку.

– Какую?

– Поинтересуйтесь алиби Лукина.

– У него нет алиби, он в этот вечер ездил по городу, и никто его не видел.

– Он продолжает на этом настаивать? – насмешливо спросил парень.

– Насколько мне известно, да.

– Тогда получается, что Лукин, кроме всего прочего, еще и дурак, – загадочно произнес Шелестов и собрался выбраться из салона.

– Еще минуточку! – попросила Мирослава.

– Да?

– А у вас есть алиби?

– Есть, – усмехнулся он, – я был на дне рождения своего двоюродного брата. Это могут подтвердить гости и официанты.

– День рождения отмечали в кафе?

– В ресторане «Серж».

– Почему вы выбрали именно этот ресторан?

– Выбрали его тетя с дядей, а брат не стал возражать. Почему не уважить родителей? Ведь его день рождения – это и их праздник. Если б они не постарались энное количество лет назад, то и отмечать ничего не пришлось бы, – улыбнулся Эдуард.

– Согласна, – улыбнулась ему в ответ Мирослава. – И можно еще один вопрос?

– Интимный? – подколол он.

– Нет, просто не относящийся к делу.

– Интересно, – проговорил он, – ну что ж, задавайте.

– Насколько я понимаю, вы конструктор?

– Он самый.

– И смею предположить, неплохой.

– Ваши предположения верны, – серьезно ответил Эдуард.

– Тогда почему завод? В частной фирме вы бы за свой труд получали в разы больше.

– Предположим, не в разы. Но если бы даже так и было, я все равно остался бы на заводе.

– Почему?!

– Потому, что на этом заводе работали мой прадед, дед, отец. Когда завод разрушили, дед угодил в больницу. Еле-еле выкарабкался. Бабушке пришлось продать обручальное кольцо, старинный сервиз. Времена тогда были очень трудные. Я был совсем маленьким, но хорошо запомнил ту атмосферу всеобщей нищеты и безысходности.

– Понимаю…

– А еще помню, у соседей тогда умер ребенок. Так им не на что было его хоронить. Деньги собирали всем домом, кто сколько может. А ведь дедушка с бабушкой этих соседей отработали более сорока лет, и все годы понемногу откладывали на старость. Накопилась приличная сумма в советских рублях. Но как мило объяснило тогдашнее правительство – все их сбережения сгорели, и они стали нищими. Как вы знаете, не они одни, а все наши пенсионеры старшего возраста.

Мирослава кивнула.

– Так вот я поэтому и работаю на родном для нашей семьи заводе, чтобы эта ситуация никогда больше не повторилась, – веско сказал он.

– И вы верите, что это зависит от вас? – спросила Мирослава.

– Верю! – твердо ответил Эдуард. – От меня и от миллионов таких, как я! – Он сжал кулак: – Если мы будем заодно, то больше никто и никогда не посмеет ломать наш дом и топтаться на обломках.

– Да, наверное, вы правы, – согласилась Мирослава.

– К счастью, люди стали понимать, что колбаса – это не символ счастья.

– Это уж точно.

– Мои родители часто рассказывали мне, что в детстве их родители объездили с ними почти весь тогдашний Союз. Поездки к морю в Крым, на Кавказ или в Прибалтику были доступны любому рабочему человеку. – Эдуард вздохнул. – Разве обязательно ехать куда-то за тридевять земель? Хотя я на свою зарплату мог бы возить раз в год Майю и наших детей в ту же Турцию, Египет, Испанию… Хотя и не вижу в этом смысла.

– Детям полезно купаться в море.

– У нас есть Крым и Кавказ.

– Людям хочется посмотреть и другие страны.

– Кто мешает им честно заработать деньги и осуществить свои мечты?

– Вроде бы никто.

На этой не совсем оптимистической ноте они и расстались.

Когда Мирослава выехала из города и направила автомобиль в сторону коттеджного поселка, пошел сильный снег. Невольно вспомнилась часто звучавшая по радио во времена ее детства песня «А снег не знал и падал…»

Дома ее ждал уют, тепло и блинчики с творогом, только что вынутые из духовки.

«Как же хорошо, – подумала она, – что у меня есть Морис! И как я жила без него? Правильно Шура говорит, – Мирослава вздохнула, – прозябала».

– Что, все так плохо? – встревожился Миндаугас.

– Нет, нет, – поспешно заверила она его, – это я своим мыслям вздыхаю.

– А что, они такие мрачные?

– Да нет, скорее философские, – улыбнулась она.

– Если философские, то все не так уж плохо?

– Совершенно верно. И вообще, быть философом, сидя в собственном доме и уплетая вкусные блинчики, даже здорово, не то что сидеть в бочке в любую погоду.

– В Греции тепло, – заметил Морис.

– Ага. А если дождь? – прищурилась она лукаво.

– Судя по дошедшим до нас источникам, Диоген не размок, – засмеялся Морис, – и даже пережил Александра Македонского, который не воспользовался мудрым советом философа.

– И не говори, – согласилась Мирослава, – сидел бы дома, в смысле во дворце.

– Я уж думал, что вы предложили бы царю поставить бочку рядом с бочкой Диогена.

– Нет, нет, – притворно возмутилась Мирослава, – не царское это дело – в бочке сидеть. Пусть сидел бы в своих хоромах.

– И лакомился блинчиками, – поддел ее Миндаугас.

– Все дело, наверное, в том, – заявила Мирослава с самым серьезным лицом, – что у него не было такого хорошего личного повара, как у меня.

Оба весело рассмеялись. Потом они перебрались поближе к камину, где им составил компанию Дон. Отсветы огня падали на густую шерсть кота, и создавалось впечатление, что по черному фону бегают золотистые искры. А мудрые глаза светились темным янтарем.