Тудор Аргези - [28]
Прекрасное знание французского помогало Аргези свободно обращаться среди пестрого населения Парижа и ничем не выделяться в шумной, вечно куда-то движущейся толпе. Вот только борода и эти длинные волосы. То и дело на него оборачивают взгляд. «Смотри, какой черный старик!» — воскликнет хихикающая барышня. «Это не старик, — скажет другая. — Это аккуратный цыган…» И Аргези вошел как-то в первую попавшуюся парикмахерскую. Он нарисовал еще вчера вечером свою будущую прическу — короткая стрижка, волосы на прямой пробор, усы как в Олтении[23] — короткие, широкие, над всей губой: две жесткие щетки. Вечером он зашел к Романице. Перед певицей стоял молодой красивый мужчина, плечи широкие, глаза сверкают, под усами чуть заметная улыбка, наряд странный — яркая голубая блуза, поверх новый, выглаженный темный комбинезон с огромным карманом на груди. Это была форма парижских носильщиков знаменитого рынка «Чрево Парижа».
— Завтра приступаю к работе, — сказал Аргези Романице. — А сейчас я пошел отдыхать.
— А мы думали, что ты побудешь немного с нами, — сказала Романпца. И только тогда Аргези заметил сидящую в кресле молодую женщину. Это была Констанца Зису, румынская поэтесса, приехавшая в Париж тоже за счастьем. В Бухаресте она посещала кружок социалистов и печаталась в газете «Адевэрул» («Истина»). Узнав о приезде Аргези в Париж, она сказала Романице: «Я соблазню этого монаха…»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В суматохе парижского «чрева» любящие чистоту и аккуратность торговцы овощами, зеленью и ранней черешней уже успели заметить усатого черноголового носильщика. Только потребуется — он тут же подхватит ношу, поднесет и поставит, куда укажут, не торгуется, не считает денег, а получая монету, поклонится с улыбкой, поблагодарит и побежит к другому клиенту. К вечеру у него в кармане оказывалась сумма, достаточная для того, чтобы купить билет в «Комеди франсез» или «Гранд опера», не хватало на это — покупал билеты на любые спектакли, он впитывал в себя все — и образцы прекрасного искусства, и поделки, смотрел и откровенную халтуру, посещая базарные балаганы.
Через две недели работы на рынке старательный носильщик накопил денег на самый дешевый, но приличный черный костюм.
Романица не нарадуется, глядя, как ее двоюродный брат преображается на глазах. Она строит планы совместной покупки дома в самом центре Парижа и открытия собственного театра, где она будет «патронессой», а ее компаньон займется хозяйством, и, поскольку он имеет еще и наклонности к стихосложению, будет писать либретто, куплеты, шутки. Они поставят спектакли на сюжеты румынского фольклора, покажут французам экзотические картины из далекого прошлого. Правда, для осуществления этих планов не хватит жизни. Да, тут еще может пригодиться поэтический опыт и дарование Констанцы Зису. Что скажет об этом Янку?
Тудор Аргези не был фантазером. Жизнь научила его мыслить реально и не убаюкивать себя несбыточными надеждами. К тому же у него в кармане письмо. От того, что он уже так долго не дает этому письму хода, у него все чаще появляется тревога — не потерял ли? И поэтому нередко щупает свой левый внутренний карман.
— Не сердце ли у тебя болит? — спросила Романица однажды: он задержал ладонь у сердца. И Романица тут же побежала к шкафчику и поднесла брату коричневый влажный квадратик сахара:
— Прими валерьянки, Янку, сейчас же пройдет!
Аргези расхохотался. Давно он не смеялся так громко. Он никогда еще не принимал никаких лекарств. Обойдется без них и в Париже.
В пасмурные, дождливые дни на большом рынке работы было мало и носильщиков становилось вдруг больше, чем в дни бойкой торговли. Тогда Аргези вставал чуть свет и спешил к знакомой типографии, там можно было брать для доставки подписчикам газеты. У оптового торговца он забирал стеклянные безделушки и продавал их любителям парижских сувениров. Торговец предлагал ему как «человеку с прирожденным талантом коммерсанта» передвижную лавку и предвещал большое деловое будущее.
Когда он надевал черный костюм и отправлялся на очередной спектакль, снова давал о себе знать конверт с потертыми углами. Аргези был еще и человеком долга. Он обязан был доставить это письмо по адресу. Он обещал это митрополиту Иосифу Георгиану.
— Здесь моя помощь тебе, сын мой. Я написал своему другу архиепископу Доменику Жаке, ректору католического университета в Фрибурге. Это человек весьма образованный и знает, что советовать. Непревзойденный знаток всех оттенков французского станет там твоим духовным пастырем. Благословляю в путь…[24]
Аргези поблагодарил его высокопреосвященство, признавшись при этом, что намерен заехать в Париж.
— Да, да! Обязательно! — Лицо митрополита осветилось. — Я хотел это сказать. Не стану советовать, что именно следует посмотреть в этом божественном городе… Я не проставлю тогда на своем письме дату. Только все же пусть парижские соблазны не задержат тебя. Ведь время, время, и кто знает, что может случиться со мной. А я бы хотел получить от своего друга письма с подтверждением твоего приезда и надежного там устройства. На адрес Фрибургского монастыря каждый месяц будут поступать для тебя деньги на пансион.
