Туда, где ждут тебя... - [36]

Там, где дергей пытался укорениться, остался темно-багровый шрам открытой раны.

И почему-то мне подумалось, что мы ничем не отличаемся от этого примитивного растения, которое не понимая, что грозит ей смертью, упорно поглощает яд чуждого организма. Земля с радостью дает нам этот сладкий яд: всё больше изгоев уходит вниз. И еще подумал я, что даже если мы станем противодействовать, то конец будет тем же. Может, агония будет дольше, а на теле Земли появится маленький шрам, который зарастет через восемь дней. Но разве это цель разумного — продлевать свою агонию?

Наглядный пример.

Я хотел подтверждения своим мыслям.

— Ты доказал, что ты иной. Я это знал и так. В чем цель демонстрации?

Сергей приподнял плечи и опустил их.

— Во мне сейчас ничего нет. Я пуст. Только тогда, когда я строю, что-то появляется внутри, но сразу уходит, едва дом построен. Мне безразлично, кто поселится в этих домах, и что с ними станет дальше. Я живу, когда строю. А это… Всего лишь попытка наполнить себя чем-нибудь еще.

— Глупо. Неужели нет ничего другого?

— Предложи.

— Я всегда хотел летать…

Почему эти слова вырвались у меня? Ведь это мои желания, а не желания Сергея. Что ему до них?

Чтобы летать, надо иметь крылья. Чтобы не падать, надо знать, как ходить. Чтобы жить, надо иметь цель. Простые истины, которым сложно следовать. Мы пытаемся взлететь, мы падаем, спотыкаясь, мы бесцельно тратим время. Мы. Все.

Например, я. Что дала мне отсрочка? Смерть всё равно придет за мной. Хотя ее лицо может быть различным, но оно будет лицом смерти.

— У тебя будет такая возможность, — сказал Сергей.

Надо было подняться выше в горы. Зачем? Сергей не стал объяснять. Сказал, что узнаю потом, и что он не станет лишать меня радостной неожиданности. Он мог прерваться в работе. Вопреки своим словам, Сергей любил жизнь.

3

Человек не чувствует гор. Он не видит — куда можно безопасно поставить ногу, чтобы в следующий миг не свалиться со скалы. Человек слишком уверен в своих силах. Его уверенность глупа. Я не могу предупредить его — окрик лишь собьет с шага, и Сергей оступится. Уж лучше идти сзади в надежде, что успеешь подхватить падающее тело, и оно не собьет тебя в пропасть.

Собьет. Это — закон. Надо делать шаг в сторону, когда на тебя падает человек. Тогда это не повредит ни тебе, ни ему: люди всегда применяют веревки, чтобы удержаться на скале. Все, кроме Сергея. Он поднимается легко, четко, одним движением, не раздумывая, не отрывая больше одной конечности от скалы. Мы называем это «лететь над скалой». Но скоро Сергей устанет. И сорвется. Это неизбежно, как рождение солнца.

Куда мы поднимаемся? Я не раз бывал на маленькой плоской площадке на вершине этой скалы. Там ничего нет, я знаю. Ветер, пыль, голый камень. Даже дергей избегает этого места. Непонятны мысли людей, не ясны их цели.

Мы добрались. Никто не упал. Я обдумаю это позже. Сергей стоит на краю скалы и смотрит вниз, в сторону моря. Может, он вспоминает, как там хорошо, тепло и влажно? Жалеет о том, что он сейчас не там? Я не собираюсь расспрашивать об этом. Я жду, что он скажет сам. Человек молчит, подставив лицо ветру, который выдувает жидкость из его глаз. Он ждет. Я уже вижу — что.

Летательная машина землян. Как они ее называют — «флаер». Неужели Сергей мог подумать, что я полечу в их машине? Тогда он ошибся во мне. А я — в нем.

Флаер задирает нос, чуть не сбрасывая нас с площадки, и косо садится на камни. Поднимается дверца, приглашая Сергея. Он подходит к человеку, который сидит внутри, и негромко говорит с ним. Я не прислушиваюсь, но слышу.

— Зачем ты меня сюда вызвал? Еле сел. Не мог к месту высадки прийти?

— А потом тащить его сюда? Кстати, привез?

— Привез, конечно! За кого меня принимаешь? Только опять же не пойму — для чего он тебе?

— Летать, конечно, — Сергей усмехается.

— Летать… А флаер на что? Надежная машина. А это… Пленка одна. Порвется, я тебя по ущельям разыскивать не буду.

— Будешь, — улыбка не сходит с лица Сергея. — Да и не порвется.

Он берет из рук прилетевшего на флаере небольшой сверток, машет ему рукой, и машина резко поднимается в воздух. Зависает на время удара сердца, разворачивается на месте и устремляется прочь.

Мы опять вдвоем. Двое живых и ветер, свистящий нам в уши.

Сергей бережно распаковывает сверток, придерживая края рвущейся по ветру ткани.

— Держи здесь, — указывает он, и я послушно хватаюсь за край. Материя под пальцами мягкая и упругая, прочная и невесомая. Материя Земли. Сергей встает рядом со мной и одним взмахом расправляет ткань.

Получается нечто темно-синее, серповидное, выгнутое в широкой части, рвущееся из рук.

— Это крыло. Странно, что никто из отдыхающих не пользуется им. Ветер хорош, подъемная сила будет приличной, — говорит Сергей, видя непонимание во мне.

— Птицы. Они не любят чужих в воздухе. Нападают. Возможно, об этом знают там, внизу, — я киваю на море.

— Возможно, — легко соглашается Сергей. — Но ты ведь свой. Что тебе птицы? Ты сам — как птица.

— Не говори так. Птица — вестник смерти. И вестник новой жизни. Чтобы родиться, надо умереть.

— Философы, понимаешь, — непонятно высказывается Сергей. — Не можете воспринимать мир, как он есть.