Тучи над страной Солнца - [59]
-- То есть я виноват не тем что убивал, а тем, что испытывал при этом гнев? Но разве это не естественно -- ненавидеть своего врага? Вы говорите, что врагов вместо этого надо любить? Но разве это возможно? Разве можно любить того, кого убиваешь?
Отец Андреас ответил:
-- Смертному уму, тем более уму язычника, трудно принять божественную истину, однако это так. Врага порой приходится убивать, чтобы спасти свою жизнь и жизни своих близких, но потом нужно попросить у Господа прощения и помолиться за его душу. Но ты, будучи язычником, не мог сделать этого, и потому виноват. Чтобы искупить свою вину, ты должен поначалу стать христианином, а иначе тебя ждут адские муки. Покайся, ведь ты же не хочешь провести вечность в кипящей смоле!
Старейшина был вне себя от ярости:
-- В кипящей смоле! Вы ещё смеете угрожать мне! Не думал я, что доживу до того дня, когда белые люди вновь явятся к нам и будут оскорблять нас! Ибо вы оскорбили не только меня, но и всех тех, кто пал в боях за свободу нашей земли, и кто теперь лежит в могилах! Повезло же вам, что Первый Инка приказал не причинять вам вреда, но если бы не приказ, то вы бы на деле узнали, что такое ярость Старого Ягуара! Я бы... -- но тут ему неожиданно стало плохо, он покачнулся, и наверняка бы упал, если в этот момент из толпы не вынырнул юноша с волнистыми волосами, и не подхватил его.
-- Дед, умоляю тебя, не надо, успокойся. Они же тебя так в гроб загонят. Давай я тебя домой провожу, тебе необходимо лечь, или хотя бы сесть, -- а старик, держась за внука и всё ещё грозя кулаком, говорил вполголоса:
-- Нет, внучек, никуда я не уйду. Сроду не отступал я перед врагом, и теперь не отступлю, хоть бы и умереть пришлось. Пусть не думают, что у Старого Ягуара притупились когти! -- последнее он почти выкрикнул.
-- Бог его покарал, -- сказал отец Андреас по-испански, обращаясь к брату Томасу, -- надеюсь, теперь он поймёт, что гнев до добра не доводит.
-- Мы тоже виноваты, -- тоже по-испански ответил Томас, -- не стоило поднимать эту тему в первый же день. В конце концов, ему есть на что оскорбиться, мы, испанцы, и в самом деле перед ними виноваты. Следовало догадаться, что они относятся к нам примерно также, как мы относимся к маврам.
-- Однако мы должны нести им свет Христовой веры, -- ответил отец Андреас.
-- Если этот старик умрёт, то он никогда уже не узнает Христа, и мы будем виноваты в его смерти перед Богом, ведь это мы довели его, -- ответил брат Томас.
Тем временем юноша, кажется, всё-таки уговорили своего деда уйти, пообещав ему что-то. Старика увели под руки, а юноша остался.
-- Меня зовут Кипу, - сказал он, обратившись к монахам, -- я амаута, или философ по вашему. Я знаю, что когда вы приезжаете в чужие земли проповедовать свою веру, у вас принято вызывать на спор местных мудрецов, чтобы посрамить их. Так вот, хотя я юн и только учусь, я готов принять ваш вызов.
Отец Андреас, которому уже пошёл пятый десяток, смерил юнца взглядом, в котором выражалась смесь презрения и снисхождения.
-- Неужели у вас нет мудрецов постарше? -- спросил он, -- сколько тебе лет? Двадцать уже есть?
-- Конечно, я далеко не единственный амаута в Тумбесе, -- ответил юноша, -- однако я обещал своему деду, что я сумею отстоять в словесном поединке нашу честь не хуже, чем он отстаивал в бою. Пусть мне ещё нет двадцати, но зато вы не сможете довести меня до сердечного приступа, а потом говорить, будто меня покарал ваш бог!
Отец Андреас переменился в лице, узнав, что юноша понял его слова.
-- Знаешь ли ты что-нибудь о Христе, Кипу? -- спросил брат Томас.
-- Знаю многое. Даже и то, что по вашим преданиям, он в 12 лет поучал мудрецов, -- ответил юноша, -- так что мой возраст не должен смущать вас.
На это отец Андреас ответил назидательно:
-- Христос был Богом, а ты -- человек, и к тому же язычник. Даже для христианина кощунственно равнять себя с ним, ибо гордыня -- тягчайший из смертных грехов. Она ослепляет тебя также, как твоего деда ослепил гнев, и Бог тебя тоже покарает, если не сегодня, то после. Или твои учителя не тебя не учили, что юноше следует быть скромным и почтительным?
Юноша ответил с улыбкой:
-- Меня учили быть почтительным к мудрости, и уважать знание, вы же не обладаете ни тем, ни другим. К тому же вы, пусть и по неведению, оскорбили инков, приписав ему то, чего не было. Ещё Манко Капак завещал нам жить как братьям, и мы свято чтим его волю, однако в отличие о вас, христиан, не кричим о своей добродетели на каждом углу. Но именно потому, что мы видим в других людях братьев, наши войска никогда и не разоряют мирных жителей. У вас те, кто носит оружие -- отдельная каста, а остальным носить оружие запрещено. Ваши рыцари воюют всю жизнь, и мечта их -- получить энкомьенду и жить там в удовольствиях и роскоши, до нитки обирая крестьян и насилуя их дочерей. У нас многие знают, что в ваших землях есть мерзкий обычай, согласно которому господин имеет право надругаться над невестой в день свадьбы. Как же вашим рыцарям не разорять и не грабить на войне, если они привыкли этим заниматься даже и в дни мира? Но у нас иные законы и обычаи. У нас воином становится каждый здоровый юноша, он служит пять лет, но знает, что там, далеко, у него есть родные, к которым он надеется вернуться, чтобы вновь вести мирную жизнь. И конечно, он не хотел бы, чтобы его дом был разорён, а родные убиты, уведены в рабство или подвергнуты бесчестью. Потому у него даже МЫСЛИ не возникает сделать что-либо подобное с семьёй другого.
