Тучи над городом - [2]

Они подошли к вращающейся двери гостиницы, и она даже не сбавила шаг. Он думал, что они пройдут мимо, спеша куда-то, потому что было очень мало времени.

Но она скользнула в эту вращающуюся дверь, не колеблясь, словно возвращалась домой.

— Ключ, — попросил он у красивой девушки в очках, стоявшей в холле за барьером. И нетерпеливо повторил: — Ключ, пожалуйста…

Наконец, он почувствовал, что машина в самом деле движется в гору. Она ехала вверх, натужно урча, слегка изменив голос.

И вдруг они оказались на самой вершине.

Взобравшись наверх, автомобиль вздохнул, и стало ясно, что дальше никакой дороги нет, что путь может быть только один — назад, но никак не вперед и не вверх.

Она остановила машину, выключила мотор и, накинув жакетик, выскочила наружу.

Он поскользнулся и тут впервые увидел белый снег, лежащий тонким нервным слоем. Может, и раньше снег был, только он не заметил, а может, и не было.

Ступеньки вниз. Они были очень скользкие, и он в первый раз взял ее под руку, а она не сопротивлялась, потом они по другим ступенькам поднялись вверх и оказались на самой вершине горы, прямо перед обрывом, там стояла невысокая металлическая ограда, к ней можно было прислониться или опереться о нее руками, глядя вниз, на раскинувшийся там город.

— Вот, — сказала она, слегка прижавшись к нему и глядя вдаль, совсем не на город. — Смотри… Осматривайся.

— Столько времени, такая дорога… чтобы посмотреть на город… взглянуть на город.

— Мало? — с обидой ответила она и глянула искоса. — Хочешь все получить легко… Слишком легко.

— Не сердись. Я все равно надолго запомню город, имя которому София.

— Не София, а Сóфия, — поправила она, — как женское имя, Сóфия.

И он повторил:

— Сóфия.

Как будто назвал не город, а ее, женщину, стоявшую рядом. И добавил:

— Ты ведь… не София…

Она усмехнулась. Криво, как всегда, но не пряча этой своей некрасивой кривой усмешки. Даже вслух рассмеялась.

— А может? Может, я — София? Может?

Она откинула волосы — темные, с тонкими белыми, как снег, прядками, словно залитые тончайшими струйками белой краски.

Она горделиво подняла голову.

— Может?

Такая же точно бесконечно близкая и недоступная, сидела она вчера в гостинице, в его номере, удобно умостившись, почти лежа на широком и мягком диване, таким же вольным жестом закинув ногу на ногу.

— Что пьем? — спросил он.

— Водку.

— Разбавить?

— Не надо… У тебя красивая жена и двое некрасивых сыновей, очень на тебя похожих. Я все про тебя знаю…

— Угадала, — ответил он, хлебнув большой глоток и слегка поперхнувшись. — А у тебя некрасивый муж и красивая дочка. Верно?

Она ничего не ответила.

— Только ты еще не уходи, — попросил он.

— Еще не ухожу. — И добавила: — Теперь мы уже были бы в трактире… в подвале… там множество стен… сплошные лабиринты — стены красного кирпича… полукруглые окошки, полукруглые двери… и полутьма… свечи… мерцающий свет… Сидели бы за маленьким деревянным столиком, на деревянных стульях. Вдвоем. Женщина в цветном платье, в вышитом переднике, поставила бы нам на столик керамические тарелки, керамические стаканы, принесла бы глиняный кувшин с красным вином.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Тебе понравилось бы, я знаю.

Она усмехнулась и нацелила на него свой пронзительный взгляд.

— Ты права, понравилось бы, — признался он.

И она продолжала:

— Женщина поставила бы на стол большую тарелку с круглым теплым белым хлебом, а на хлеб — маленькое блюдечко с чубрицей — это такая рыжая соленая присыпка из сушеных трав. Мы бы отламывали хлеб, макали его в чубрицу, ели бы и запивали вином.

— Мне бы понравилось, ты права…

— Не знаю только…чубрица — не слишком ли остро для тебя?

— Нет, — ответил он, не сводя глаз с ее шеи. — Нет.

— Мне понравился твой друг, — сказала она тогда.

Он подвинул стакан на середину стола.

— Вчера я был в Рильском монастыре. На правой стене церкви, если помнишь, очень высоко, совсем в небесах, сидит Господь, могучий, серьезный и неподвижный, а из-под его ног вытекает, ширится и разливается красная огненная река, разделяя все на два мира — этот и другой. Всепоглощающий неумолимый поток, уносящий грешников в ад, где весело скачут злые черти, где грешники очень похожи на турок, а верующих ангелы, осенив ореолом, проносят сквозь огонь и ведут к ногам Господа, дабы могли его восхвалять и славить. А Бог сидит себе без движения, как сидел, ему и пальцем шевелить не надо, огненная река сама течет из-под ног, отделяя один мир от другого, небеса от ада, а уж и там и тут за него ангелы и бесы трудятся…

Он сам себя оборвал, не понимая в тот момент, к чему он все это наговорил.

Умолкнув так внезапно, он встал, наполнил стаканы, и в бутылке осталось совсем немного.

Она отхлебнула, движением головы откинула волосы.

— Почему ты так хочешь мне понравиться? — спросила. — Может, еще расскажешь, что на двух других стенах этой церкви, вдоль самого фундамента, изображен гигантский ад и что там пытают тех самых грешников — мужчин и женщин? И что все мужчины и женщины, хоть они и нагие, но все бесполые — нет никакого пола. И что самое страшное — не огненная река, не черти рогатые, а как раз то, что они все бесполые.