Туча - [9]

– Я не предполагала, что это можно видеть на таком расстоянии, – прошептала Диана.

Она сказала то, что думали все, и никто ничего не добавил.

Понемногу небо прояснилось. Медленно рассеивались тучи, принимая причудливые формы: вот голова льва, птица с распростертыми крыльями, русалка с развевающимися волосами. Появилась на миг волчья морда.

– Погода будет прекрасная, – сказала Патриция.

Никто не ответил, да и сама она говорила только для того чтобы что-то сказать.

– Не выпить ли стаканчик? – предложил Тедди.

Он прибегал к этому во всех случаях жизни.

Они выпили. Тако, стюард японец, с неизменной ловкостью смешивал коктейли. Принимая от него бокал, Венсан посмотрел ему прямо в глаза. Тако не отвел взгляда, и Венсану пришлось отвернуться первому.

До сих пор Венсан не произнес ни слова. Он не был в состоянии говорить банальности, а то, что ему хотелось произнести, – не мог, ибо это было огромное, колоссальное, чудовищное ругательство. «Если б меня заставили говорить правду, – думал он, – я бы сказал самые ужасные слова, которые я знаю. Подряд. На всех языках. И твердил бы их целыми часами. И только их».

Когда он смотрел на Тако, ему пришло в голову, что никто не подумал, какие мысли могли всплыть в сознании маленького японца в момент взрыва. Кто знал, где родился Тако, где он жил или где находился в день трагедии Хиросимы? Кто из присутствующих хоть раз подумал о Тако иначе, кроме как о замечательном слуге-роботе? Для них атомное сияние было лишь безопасным эпизодом. Для Тако это было, возможно, тяжелым воспоминанием.

– Все кончилось, – сказал Тедди, – и я не жалею, что видел это.

Аллан неприветливо посмотрел на него.

– Потому что тебя под ней не было.

– Почему ты хочешь, чтобы я был под ней?

– Ведь она создана для того, чтобы под ней были люди, – послышался голос Венсана.

Тон Венсана заставил всех вздрогнуть. Он сам не узнал своего голоса. Он закричал, хотя и не хотел этого.

– Послушайте, Мальверн… – начал Тедди. Патриция вовремя спохватилась, что она хозяйка.

– Ладно, не спорьте. У вас бычий голос, док, когда вы выходите из себя. А ты, Тедди, не будь уж настолько генеральским сыном. Бросьте эту историю, сыграем лучше в карты.

Патриция не была создана для скорби и не могла долго оставаться в ее власти. Ее неудержимо тянуло к счастью. Она считала горе, страх, ожидание чувствами, лишающими комфорта. Она исключала их из своей жизни. Своеобразный склад ее ума всегда поддерживал в ней ощущение радости. Патриция никогда не боялась грозы, а вспышки молнии доставляли ей удовольствие. Она была сама приветливость. Любила говорить о живописи, кораблях, садоводстве, платьях, музыке, кино, любви – и уж, во всяком случае, не о войне, бомбе или нефти. В этом она была похожа на Кэтрин, которая приводила в отчаяние Брандта, отказываясь вести так называемые «серьезные разговоры».

– Джозеф, – говорила она, – я видела удивительного Матисса. Именно такую картину я хотела бы для своей столовой. Это более интересно, чем твои идиотские маленькие китайские островки, названия которых не может запомнить ни один здравомыслящий человек.

– Ангел мой, может быть, судьбы мира решаются на этих идиотских маленьких китайских островках.

– Какой ты глупый, мой милый, – спокойно говорила Кэтрин.

Такова была наследственность Патриции.

Сейчас Патриция была целиком поглощена картами, напоминала охотника, выслеживающего лисицу. Глядя на нее, Венсан был уверен, что она уже совсем забыла о необычном происшествии.

Он не играл.

Однажды декабрьским вечером в Вогезах шел снег. Его товарищи всю ночь играли в покер. Близился конец войны: нужно было лишь, чтобы этого не почувствовали эсэсовцы. В пустыне, когда человек засыпает, окружив себя веревкой, он спокоен: змеи никогда не переползут через нее. Нужно лишь, чтобы змеи не поняли обмана. Германия проиграла войну. Нужно лишь не говорить об этом эсэсовцам и быть бдительными. Холмистая местность лежала под слоем снега. Играли всю ночь. Не играл один Венсан. Он думал о противнике, притаившемся совсем близко и выжидавшем момента, подходящего для нападения. Почему сегодня здесь, на яхте, у него такое же чувство? Не потому ли, что где-то притаился страшный зверь?

Диана выигрывала. Это ей нравилось. У нее было прекрасное настроение. Она играла и одновременно думала, какой успех ожидает ее рассказы о взрыве.

Венсан только сейчас заметил, до чего у нее были зеленые глаза. Такие же зеленые, как у Патриции. Но глаза Патриции были живые, меняющиеся, как вода в озере перед грозой или море около скал. Глаза Дианы были жесткие, как изумруд.

Человек никогда не знает, в какой момент он станет мечтать о женских глазах. Венсан удивлялся. Никогда раньше он не обращал так много внимания на этих двух девушек.

Патрицию можно было сравнить с нежным теплым блеском жемчуга – этой единственной драгоценностью, которая прекрасна, только когда она касается человека. Диана была безукоризненна и резка, как бриллиант. Не вследствие ли этого могущественного взрыва, изменившего небо на сотни километров, подумал он о смерти, а теперь позволил себе мечтать о сладости любви?