Туарег - [73]

Присутствующие недоверчиво переглядывались: у них в голове не укладывалось, что самую заветную мечту – вырваться из ада Адораса и бежать из страны – им преподносит на блюдечке тот самый офицер, которому поручено держать их под замком.

Многие из их товарищей пытались бежать – их всегда ловили, расстреливали или навеки упекали в тюрьму. И вдруг молодой лейтенант в отглаженной форме, только что прибывший в компании привлекательной жены и великана сержанта добродушного вида, старается убедить их в том, что худшее – как до сих пор считалось – из преступлений, словно по волшебству, превращается в героический поступок.

Кто-то был готов вот-вот расхохотаться, кто-то подпрыгнул от радости, и, когда Разман, прекрасно осознавая, что делает и каковы подлинные чувства этой банды уголовников, торжественно предложил поднять руку тем, кто готов за ним последовать, все руки дружно взметнулись вверх, словно приведенные в действие одной неудержимой пружиной.

Лейтенант только улыбнулся и переглянулся с женой, которая улыбнулась ему в ответ. Затем приказал Ажамуку:

– Приготовь все. Мы выступаем через два часа… – Он показал стеком на барак, из зарешеченных окон которого семья Гаселя Сайяха следила за происходящим. – Они поедут с нами… – добавил он. – Мы доставим их в безопасное место по ту сторону границы…

Это было долгое путешествие. Он не знал, в каком направлении двигаться, чтобы попасть домой, не знал, где теперь его дом. Гасель искал свою семью, не зная, есть ли у него еще семья.

Это было долгое путешествие.

Сначала на запад, отступив от «пустой земли» на расстояние дневного перехода, а затем, когда понял, что она закончилась, повернул на север, сознавая, что снова пересекает границу и в любой момент могут опять появиться солдаты, которые, похоже, превратились в его навязчивый кошмар.

Это было долгое путешествие.

И тоскливое.

Никогда, даже в самые тяжелые минуты, когда, находясь в глубине Тикдабры, он понимал, что смерть уже стала его единственной попутчицей, он не предвидел подобного поворота событий, поскольку для него, воина и благородного человека из народа благородных воинов, именно смерть и представляла собой окончательное поражение.

Но сейчас нежданно-негаданно, словно что-то стукнуло в голову, к нему пришло понимание того, что смерть не идет ни в какое сравнение с ужасной реальностью – с тем, что люди, которых ты любишь, стали жертвами твоей личной войны, – и вот это и есть настоящее, самое что ни на есть ужасное поражение.

В его памяти снова и снова, как наваждение, всплывали лица детей, голос Лейлы или повторяемые изо дня в день сцены его домашней жизни, когда у подножия высоких барханов все текло тихо и мирно и никто годами не нарушал покоя однообразного и простого существования.

Холодные рассветы, когда Лейла, свернувшись калачиком, прижималась к его животу, ища тепла его тела, длинные утренние часы, полные сияющего света, и нетерпеливое волнение, когда он подстерегал добычу, тяжелые полуденные часы зноя и сладкой сонливости, вечера, когда небеса становились красными, а тени удлинялись, скользя по равнине, словно желая дотянуться до горизонта, и благоуханные темные ночи при свете костра, когда в очередной раз звучали никогда не надоедающие давным-давно известные легенды.

Страх перед ревущим харматаном и перед засухой, любовь к равнине без ветра и к черной туче, разверзающейся, чтобы земля покрылась зеленым ковром ашеба.

Умирающая коза, забеременевшая – наконец-то! – молодая верблюдица, плач малыша, смех старшего сына, стон удовольствия Лейлы в полумраке…

Это была его жизнь – та, которую он любил, единственная, к которой он стремился и которой лишился, потому что не смог вынести оскорбления чести туарега.

Кто бы его осудил, если бы он не стал сражаться с армией?

Кто сейчас не осудил бы его за то, что он потерял из-за этого приключения свою семью?

Он не знал, каковы размеры его страны. Не знал и того, сколько людей ее населяет, и, тем не менее, вступил с ней в противоборство, с ее солдатами и правителями, не подумав о том, куда его может завести подобное невежество.

В каком месте этой огромной страны теперь искать жену и детей? Кто из всех ее жителей мог бы что-то сообщить ему о них?

День за днем, по мере продвижения на север, он осознавал собственную ничтожность, хотя даже пустыне при всей ее громадности не удалось зародить в нем подобного комплекса за сорок с лишним лет жизни.

Сейчас он чувствовал себя мелкой букашкой, но дело было не в огромности земли, а в низости людей, на ней обитавших, у которых поднялась рука вмешать женщин и детей в мужские раздоры.

Он не знал, каким оружием следует сражаться с людьми такого рода. Никто никогда не объяснял ему правил этой игры, и он вновь вспомнил старую историю, которую всегда рассказывал негр Суилем, о том, как две враждующие семьи до такой степени воспылали ненавистью друг к другу, что однажды закопали малыша в бархан, и его мать обезумела от горя.

Но это случилось всего лишь однажды за всю историю Сахары и вызвало такой ужас среди ее обитателей, что воспоминание об этом сохранилось на долгие годы, передаваясь из уст в уста во время ночных посиделок, вызывая отвращение у старших и служа уроком младшим.