Туарег - [44]

– А как ты поступишь со мной? – спросил губернатор с легкой дрожью в голосе.

– Я должен бы тебя убить, но я оставлю тебе воды и еды на десять дней. Если ты сказал правду, я кого-нибудь пришлю. Если ты солгал и Абдуля эль-Кебира там не окажется, ты умрешь от голода и жажды, потому что никому не по силам разорвать ремни из верблюжьей кожи.

– Откуда мне знать, что ты действительно пришлешь кого-то за мной?

– Знать ты этого не можешь, но я это сделаю… У тебя есть деньги?

Губернатор Хасан бен-Куфра показал подбородком на задний карман брюк, в котором лежал бумажник, и туарег его достал. Отделил банкноты наибольшего достоинства и аккуратно разорвал их посередине. Одну половину спрятал, а вторую сунул в бумажник, который положил рядом с костром.

– Я найду какого-нибудь кочевника, отдам ему эту половину банкнотов и объясню, где найти вторую половину… – Он улыбнулся под покрывалом. – За такую сумму любой бедуин готов провести верхом на верблюде целый месяц. Не волнуйся, – успокоил он его. – За тобой придут. А теперь снимай штаны.

– С какой стати? – вскинулся губернатор.

– Ты проведешь в этой пещере десять дней со связанными руками и ногами… Если ты обмочишься и обмараешься, то покроешься язвами. – Он сделал выразительный жест. – Лучше, если задница будет проветриваться…

Его превосходительство губернатор Хасан бен-Куфра, высший представитель власти, слово которого – закон, на территории большей, чем Франция, хотел было запротестовать но передумал, проглотил свою гордость и возмущение и начал с трудом расстегивать ремень на брюках.

Гасель помог ему их снять, затем как следует его связал, а под конец снял с него часы и перстень, украшенный крупным бриллиантом.

– Этим я расплачусь за верблюдов и провизию, – объяснил он. – Я беден, а мне пришлось убить верблюда. Это был замечательный мехари. Такого у меня больше никогда не будет.

Туарег собрал вещи, прислонил к стене гербу с водой и мешок сухофруктов и показал на них рукой.

– Расходуй экономно! – посоветовал он. – Особенно воду. И не пытайся освободиться. А то вспотеешь, и тебе захочется пить. Тогда, вероятно, воды не хватит. Старайся спать… Это самое лучшее: во сне не расходуется энергия…

Гасель вышел. Снаружи была темная ночь под черным безлунным небом, усыпанным звездами, которые здесь, в горах, казались еще ближе, почти касались гребней гор, высившихся над головой. Он в задумчивости постоял несколько секунд – то ли пытался сориентироваться, то ли выстраивал в уме маршрут, как добраться из того места, где он находился, до далекого форта. В первую очередь ему понадобятся вьючные животные, большое количество провизии и гербы, чтобы запасти как можно больше воды, потому что, насколько ему было известно, в окрестностях эрга Тикдабра колодцев не было, а южнее уже начиналась «великая пустая земля», точных границ которой никто не ведал.

Он шел всю ночь быстрым пружинистым шагом. От такой ходьбы кто угодно бы выбился из сил, но для туарега она была неотъемлемой частью его жизни. Рассвет застал его на вершине холма, возвышающегося над долиной, где тысячи лет назад, вероятно, текла речка. Кочевникам было известно, что в этой долине достаточно выкопать полметра земли, чтобы в атанкор набралась вода, которой хватило бы пяти верблюдам. Поэтому сюда в обязательном порядке заворачивали караваны, направлявшиеся с юга в крупный оазис Эль-Акаб.

Гаселю удалось разглядеть три лагеря, расположившиеся вдоль русла. С рассветом в них снова начали раздувать костры и собирать пасущихся по склонам верблюдов, готовясь двинуться дальше.

Оставаясь незамеченным, он внимательно понаблюдал за обитателями лагерей, пока окончательно не убедился в том, что среди них нет солдат, и только тогда отважился спуститься и остановился перед самой большой хаймой, встретившейся ему на пути, в которой четверо мужчин прихлебывали утренний чай.

– Метулем, метулем!

– Аселам алейкум, – дружно послышалось в ответ. – Присаживайся и выпей с нами чаю. Галеты?

Он поблагодарил за галеты, сыр – порядком подпорченный, но зато твердый и вкусный – и за сочные финики, поглощаемые вместе с чаем – жирным, сладким, с большим количеством сахара, – который согрел его тело, изгоняя из него предрассветный холод.

Тот, кто, судя по всему, был старшим группы, бедуин с редкой бородкой и хитринкой в глазах, не сводивший с Гаселя глаз, спросил без всякого выражения в голосе:

– Ты Гасель? Гасель Сайях из Кель-Тальгимуса?.. – И когда туарег молча кивнул, добавил: – Тебя ищут.

– Я знаю.

– Ты что, убил губернатора?

– Нет.

Все посмотрели на него с интересом и даже перестали жевать, вероятно пытаясь определить, правду он говорит или нет.

Наконец бедуин, как ни в чем не бывало, добавил:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Четыре мехари, вода и еда. – Он вытащил из красного кожаного мешочка, висевшего у него на шее, часы и перстень и показал: – Я расплачусь вот этим.

Худой старик с длинными и тонкими пальцами, махарреро, взял перстень и рассмотрел его с видом человека, знающего в этом деле толк, в то время как первый, с редкой бородкой, в свою очередь обследовал увесистые часы.

Наконец ремесленник передал драгоценность старшему.