Тщета: Собрание стихотворений - [33]

Шрифт
Интервал

Чтоб знать, к кому прижаться на прощанье,
Кого в тоске не выпускать из рук –
Пока волна последнего молчанья
Не залила родного сердца стук.
Но край обрыва скрыт от нас цветами.
За ними – бег смывающей реки.
А мы идем и тратим, не считая,
Немногие останные деньки.
2.XII.1924

ПОПУТЧИК

Брызги ветра и дождевая пыль.
Сверху мгла, а снизу непролазно.
И попутчик сбоку неотвязно
Невегласит диковинную быль.
– Ты зачем же пошатилась с людьми,
Выходица из земного лона?
Древнее исчадие дракона,
Имя грозное у туч перейми. –
Что ворчит он? некстати, ни к чему…
Что уж там… да где уж там… куда там…
– Слышишь, как тебе гремит раскатом
Рык призыва в заоблачном дому? –
Мне сюда, на трамвай, в универмаг –
Деньги, ключ, пропуск в распределитель,
Сгинь ты, бес-говорун-соблазнитель,
На погибель не толкай меня, враг.
– Где погибель? посмотри, как бела,
Встав до неба, снежная морщина,
Зелен замуруд – хребта горбина.
Ты ведь тоже там сначала была.
Вот он двинет, вот он вздыбит чешую,
Рухнет мир в обвал каменоломни. –
– Не толкайтеся, гражданка! –
Вспомни, Вспомни, вспомни днесь отчину свою. —
Да не дамся я лиху-ворожбе,
Я бегом домой, я на лежанку.
Так с попутчиком веду побранку,
Дожидая трамвая буква Бе.
Ох, боюсь, лукав, силен хитрый враг –
Выманит меня он беззаконно,
Кинет в пасть зубчатую дракона –
Да и посвистом взвеет снежный прах.
9.X.1933

«В келье у ели позатынной…»

В келье у ели позатынной
Памяти богата сума.
Сказом полуночи пустынной
Прошлая выстанет зима.
Рыскали пагубы-метели,
Волки-морозы грызли грудь.
Глазки мои бы не глядели
На чужую жуткую муть.
День, истомив, измяв, измаяв,
В сутемь падет белесых туч.
Стукот еще не слышим – а я
В скважину лажу скользкий ключ.
Входит он – прошеный да званый
Выкормыш песен и кручин,
Голосом – баюн притоманный,
Волосом – заезжий немчин.
Мыши попрятались по норкам,
А по застрехам воробьи.
Гостя усаживай к скатерткам,
Чай-сахар вынь из коробьи.
В переговоре, в пересуде
Бисер мелкоцветный вяжи:
– Очень на свете злые люди –
– Нету к нам дороги-межи. –
– Снег вьюжит вывертами трясы –
– Топлена печь, закрыт заслон –
– Волк точит зубы, люди лясы –
– Гусли в перебор, в перезвон. –
Зыблется, струится наплывом,
Сеткою дрожит дождевой,
Хлынет и отхлынет приливом,
Кипенью зальет волновой.
Облачное белое пламя –
Горенки тесной берега.
Звезд самоцветами-слезами
Искр семицветна дуга.
Юн, и разымчив, и захватчив,
Нем над перекатами струн,
Недоразумен, безоглядчив
Вешний хмель – захожий баюн.
Гусли – самогуд самочинный,
Песни – самоспев без ума.
В келье у ели позатынной
Памяти богата сума.
19.V.1933

МОГИЛА НЕИЗВЕСТНОГО ПОЭТА

Принят прах – не крематорием,
Не Ваганьковым, безвестно чей,
Без надписи in memoriam,
Без венков, но и без речей.
На степи еле виден горбик –
Рытвина, а пожалуй, межа.
И прохожему не до скорби,
Как споткнется, на отдых спеша.
Он пришел на исходе века,
Угодил на этот самый стык,
Выкарабкался – хоть калека –
И ничего, почти что привык.
Раздиралось земное чрево,
Иссяк, задыхаясь, воздух –
Пел он, что небесное древо
В ночь распустится купами звезд.
Пел, что ветер звездные хлопья
Сронит, завязь не тронув, а нет,
Что лучами землю затопит,
Утром созрев, Золотой Ранет.
Всё сметающим ураганом
Неотвратимая шла гроза –
Пел он: за морем-океаном
Светят зори – девичьи глаза.
Как он пел – никто не услышал,
Ни одна придомовая мышь –
Разве еж, когда в поле вышел,
Или разве прибрежный камыш.
Как он умер – никто не видел,
Верно – шел, покачнулся и лег.
Смерть его не обидела –
Прервала безболезненно вздох.
А неслышимые те песни
Ручейками лесными дрожат,
Ветерками пьют поднебесье,
Светляками ночными кружат.
Хорошо, что не ждать ответа,
И что на небе и на траве
Сон неведомого поэта –
Звук и отзвук, отсвет и свет.
29.III.1933

«Хорошо тому, кого зима…»

Хорошо тому, кого зима захватит
у топлёной печки, за двойными рамами:
что там снеговая кутерьма! – не платит
ей ночными лихорадками упрямыми.
Хорошо тому, кого конец застанет
на постели, приготовленной заранее, –
ждет спокойно: как люто й гонец нагрянет –
есть кому принять последнее дыхание.
А тебе, застигнутой врасплох, что делать
в хватке зимнего ли, смертного ли холода?
Уходить за край земных дорог — как пела –
не жалея голоса.
5.XI.1931

РЕДАНТ [4]

Крещенский вечер. Облачная мгла.
Пуховый снег просыплется прахово,
Застелет, будто скатертию новой,
Накат земного круглого стола.
Ты что ж, моя душа, не весела?
Что не изгонишь золотое слово?
Смотри – к вечерней песне всё готово:
И мел, и хмель у красного угла.
И отвечает глубина: – Молчи
И не мешай мне слушать, как в ночи,
Переговариваючись с ветрами,
Укрытые заботливо горами,
Со дна земли вскипают пузырями
Бессонные крещенские ключи. –
Не машина – лимонад,
На себе вези назад.
А в Настюши набок рот –
Прокатиться не берет.
На утоптанной тропинке
Не вырастут цветики.
Куплю лаковые ботинки,
Фильдеперсовые чулки.
Инженеры приезжали,
Очень долго рассуждали:
Госкредит, хозрасчет –
Будет вам водопровод.
– В неволю нас от солнца заберут,
От наших гор – людские руки грубы –
И заточат в удушливые трубы,
И в каменные стены проведут.
Но не до веку нам томиться тут,
Расшатывать, подтачивая, срубы –
Нас изопьют обветренные губы,
В тугие жилы скупо изольют.
И если в кабинете лаборанта
Поставит вольный ветер на своем

Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.