Трясина [Перевод с белорусского] - [46]

— Складывай оружие! — загремел чей-то страшный голос.

— Складывай оружие! — словно эхо, разнесся вокруг многоголосый крик.

Со всех сторон из темноты, отодвинувшейся в глубь леса, ринулись партизаны, держа винтовки, наперевес для штыкового боя, и вмиг окружили плотным кольцом рыжего и его команду. Легионеры молча бросили оружие.

— А мы вас тут давно поджидаем! — сказал дед Талаш, и недобрая усмешка пробежала по его суровому лицу.

— Это тот самый, что меня арестовал! — крикнул Панас, протиснувшись ближе к огню и указывая на рыжего.

Савка от страха свалился. Сзади подбежали партизаны и взяли его вместе с конвоирами. Всех обезоружили и повели в шалаш.

Тут же состоялся короткий суд.

Несколько залпов, раздавшихся вскоре в лесу, свидетельствовали о том, что приговор приведен в исполнение.

А Савку судили отдельно, долго и тщательно. Партизанам было известно, что Савка ранил Василя Бусыгу и был арестован. Наконец, у Савки на руках наручники, а на лице и на шее синяки и кровоподтеки. Но судьи долго не могли прийти к единодушному решению. Одни считали, что Савку надо простить, другие были за то, чтобы его строго наказать. Наконец решили: пусть вынесут приговор Савке дед Талаш и Мартын Рыль.

Дед Талаш долго и укоризненно глядел на Савку, потом сказал:

— Уходи отсюда прочь, чтобы глаза мои тебя больше не видели.

И спросил Мартына:

— Ты согласен?

Мартын молча кивнул головой.

29

Морозы, внезапно нагрянувшие после мягких, ясных дней, продолжались недолго. Погода резко изменилась. Подул теплый ветер, над лесом и болотами нависла сизая пелена тумана: предвестник близкой оттепели. Осел глубокий снег в лесу и на болотах. Южный ветер стряхнул с ветвей деревьев снежный покров, весенней песней пронесся над кустарником, радостной вестью зашелестел в соломенных крышах хат. Деревья, освобожденные от зимних оков, веселее глянули на свет и дружным шумом откликнулись на порывы теплого ветра. Заплакала зима миллионами слез. Размякший, тающий снег глыбами пополз с крыш, тревожными шорохами нарушая тишину, а по улицам и дорогам потекли желтовато-мутные ручьи. Гимном весне звенела звонкая песня жаворонка… Во всем чувствовалось приближение ранней и дружной весны.

Весна — бурное половодье жизни, стремительное движение в бескрайние просторы, в туманную даль. Поток, увлекающий все — и людей, и растения, и все живые существа. Но в Полесье на этот раз ждали весну со страхом и тревогой. «Что принесет весна?» — в предчувствии грядущих событий спрашивали люди и украдкой готовились к ним.

Усилили работу военные штабы — возводили укрепления, перегруппировывали части, подвозили на фронт пушки и бронемашины, нащупывали уязвимые места в расположении противника, комбинировали, строили планы, как бы его ввести в заблуждением при первом удобном случае нанести удар там, где меньше всего ждали. Шла также подготовка и по другим линиям, не военного характера.

В городищенском костеле с самого раннего утра царило оживление. Площадь, ближайшие дворы и задворки были запружены повозками и экипажами. С близких и далеких мест, поместий, хуторов и ферм съехались паны и шляхтичи. Трезвон раздавался на всю округу. После службы паны и духовные лица встречались за чашкой чая и вели разговоры о борьбе с большевиками. Паны говорили также о том, что, как только просохнут дороги, легионеры двинутся в поход.

Весна, наступившая внезапно, в течение нескольких дней изменила до неузнаваемости вид Полесья. Болота превратились в сплошные озера, над поверхностью которых только кое-где выступали порыжелые кочки с прошлогодними травами, оголенный лозняк да высокие, засохшие ольхи, тоскливо простиравшие ввысь свои черные, подгнившие сучья. Одни только темные чащи хранили свою извечную суровость и угрюмое молчание, затаив в своих дебрях звериные логовища, непроходимые болота, речки, озера, песчаные бугры, островки, узкие проходы, дороги, пересекаемые неисчислимыми бродами, и широчайшие потоки талых вод, лавиной стекавшие в заболоченные низины и оттуда устремлявшиеся в Припять.

Как весело и приветливо глядели опушки лесов, где каждый клочок земли, пригретый весенним солнцем, оживал и красовался молодой, зеленой муравой. Шевелились мурашки, жучки, козявки, такие маленькие, что надо было пристально вглядываться, чтобы заметить их неустанную, суетню повсюду — на земле, на каждой былинке, на коре давно сгнившего дерева. Воздух наполнился гомоном перекликающихся птиц, криками, хлопаньем крыльев — птицы искали пристанища, где можно было бы обосноваться надолго — до холодов и ненастья осени. Обновлялась земля, оживала природа, и радостный весенний шум не умолкал в лесной чаще.

В безбрежных потоках половодья отражались синева неба и сияние солнца. Островками маячили селения. И тихо было в них, безлюдно.

Затаились полесские села. Но эта тишина была только обманчивой видимостью. Неслись по водным просторам быстрые, остроносые челны и легкие лодки-душегубки. Их вели от села к селу суровые, замкнутые сыны Полесья, которых гнала из дому тревога и ненависть к захватчикам. Настороженно вглядывались люди в залитые водой дома, прятались среди кустов, пробирались вдоль высоких зарослей камыша. Под завесой темных лесов таились грозные замыслы полесских крестьян. Смелые планы рождались под соломенными крышами покосившихся хат. Чутко ловило каждый звук настороженное ухо, и пристально глядел вдаль зоркий глаз…