Тряпичная кукла - [16]

Потом я оказалась в красивой комнате, хорошо одетая, я лежала на кровати с балдахином, на покрывале из дамаста. Вдруг зашла синьора Адолората вместе с ним, моим мужем, я попыталась спрятаться, но они разговаривали, не замечая меня… ну да, не замечая меня… потому что я была мертва, я была призраком.

— Эту историю надо заканчивать! Сегодня пришла ещё одна, и я оскандалилась перед своими подругами. Если у тебя не получается никого обрюхатить, брось всё это, так дальше не может продолжаться… Хватит! — сказала Адолората.

Мой муж бросился в ноги своей хозяйке и принялся рыдать, обливаясь горючими слезами:

— Нет, прошу тебя, жена моя, если мы не сделаем ребёнка, твой отец конченая скотина, убьёт меня, дай мне ещё один шанс, я уверен, что смогу сделать ребёнка с кем-нибудь, а потом убью мамашу и принесу тебе малыша.

Кровь ударила мне в голову, я вскочила с кровати с проклятиями:

— Ты, бесплодная, никчемная самка, будешь рожать по три ребёнка в год, ты будешь рожать до самой смерти, а от тебя, ничтожный самец, каждая женщина, к которой ты прикоснёшься, будет беременеть, и твои же собственные дети тебя убьют!

После этого проклятия я вновь оказалась на скалах у Кастель-дель-Ово. Как сирена Партенопа, я всегда стояла там, по вечерам до меня долетал шёпот, сообщавший о том, что происходило в Сант-Апостоли. Адолората родила тройняшек на радость всем, а через год ещё троих, и так происходило последующие три года, всего девять детей, она рожала до тех пор, пока не умерла при родах. Он — мой муж — чуть не сошёл с ума, но в этом своём сумасшествии прикоснулся к горничной, которая родила ещё троих детей одновременно. Затем прикоснулся к дочке консьержки, к соседке, в общем, все женщины, соприкасавшиеся с моим мужем оказывались беременными. Мое проклятие настигло и его. И я каждую ночь стояла у кровати своего мужа, изводя его своим присутствием и своими речами. За несколько лет он умудрился зачать более тридцати детей, и его стала разыскивать жандармерия и его тесть. Иногда я слышу, как муж бормочет: «Прости», — потом, будто раскаиваясь в этом извинении, прикусывает себе губу до крови. Я так ни разу и не поняла, слышит ли он мои слова, но тем не менее отвечала: «Как я могу простить тебя? Ты никогда не думал обо мне, ты всегда был эгоистом, и однажды вечером овладел мною у дерева в саду, возле моего дома… Ты просишь прощения? Просишь оставить тебя в покое? Я не могу этого сделать. А кто мне подарит этот покой? Ты забрал всё, что у меня было: надежды, мечты, красоту, забрал всё… и даже мою жизнь, а теперь ты хочешь прощения, и именно от меня? Ну уж нет! Нет! Нет! Я умерла, а ты должен жить в муках и страданиях, какие в своё время причинил мне сам. Я была хорошей девушкой из приличной семьи, которая меня любила, я училась, работала помощником у нотариуса, у меня вся жизнь была впереди». Я рассказывала ему всё это, он плакал и продолжает плакать сейчас, слоняясь по улицам города, гонимый людьми, но не своим чувством вины за то, что погубил столько несчастных женщин. Мне казалось, что эта месть принесёт мне успокоение, но я всё время слышу плач тысяч новорождённых и стенания своего безжалостного мужа. Я приговорена к смерти, которая и не смерть вовсе, а своего рода чистилище, которое кажется адом, приговорена слышать голоса, стоны и мольбы. Но почему? В чём моя вина? В том, что я родилась? И сразу была приговорена… Заканчивается сон, и я внезапно просыпаюсь вся в поту, тысяча вопросов разрывают мою голову, и я больше не могу заснуть.

Любовь в моей жизни

Я, когда немного выпью, всегда говорю правду, но, если честно, чтобы отпраздновать прекрасный момент в своей жизни, я выпила несколько литров вина и теперь хочу признаться во всём… во всём. Помимо Китайского идола и каких-то ещё историй… у меня была настоящая любовь. Да, любовь, которая перевернула всю мою жизнь, свела меня с ума, это такое чувство, как будто собака покусывает тебе сердце. А потом я превратилась в потерянную куклу с растрёпанными волосами, убитую тысячу раз, как те куколки вуду, пронзённые сотней, тысячей булавок, не пролившую ни капли крови, но осознающую свою тоску, смерть души. Почему? Потому что я любила его больше жизни, но давайте всё по порядку.

Моя бабушка аристократка рассказывала, что, когда я появилась на свет, вся больница сбежалась — такая я была красивая, а ещё потому что, когда меня отмыли после рождения, не могли определить мой пол, странно, но у меня был малюсенький половой член, почти как пуговка. «Не беспокойтесь, синьора герцогиня, со временем мальчик будет развиваться хорошо, вырастет здоровеньким», — говорил профессор, но, казалось, не был до конца убеждён в своих словах. И в самом деле, я росла, но «приборчик» — никак, я становилась всё более женственной, у меня были длинные светлые кудрявые волосы. Когда мы с бабушкой прогуливались, люди останавливались и говорили: «Какая красивая девочка, будто лучик солнца!» Бабушка улыбалась, и я тоже, ведь для мира, для людей, но самое главное — для себя самой я была девушкой, девушкой благородного происхождения, из семьи, в генеалогическом древе которой были папы, епископы, кардиналы, даже один князь и король. Моя бабушка была единственной, кто не важничал и не зазнавался. Моя мать, герцогиня, и мой отец, герцог, вели себя высокомерно… Только представьте себе, иметь ребёнка — что-то вроде гермафродита, недоразумение какое-то, но самое главное, что чем старше я становилась, тем больше чувствовала себя девушкой, во мне не было ничего мужского, только эта маленькая запятая в трусиках. Пока моя бабушка была жива, никто меня не обзывал и не дразнил, мои родители предпочли переехать в поместье в сельской местности и нанять мне домашнего учителя. Я была настолько большим позором для них, что они хотели запереть меня в психушке, но моя бабуля пригрозила лишить их наследства, и тогда они отступили, приняв условия бабушки — обращаться со мной хорошо и дать мне возможность учиться. Всё шло нормально, я росла и становилась всё более красивой, гораздо красивее, чем эта прыщавая швабра — моя сестра — и чем этот тупица мой братец, но потом случилось несчастье. Моя бабуля умерла на радость всей семейке, которая терпеть не могла мою бабушку. Я помню, что в день похорон меня заперли в комнате, как Золушку, никто не должен был видеть эту позорную красоту. Из окна я смотрела на гостей, которые пришли выразить свои соболезнования, они подъезжали на шикарных автомобилях, были одеты в роскошные костюмы, все дамы разряженные, будто в театре. Я плакала, а снизу доносился пошлый смех и тупые шуточки про смерть бабушки. «И вот это — аристократы… может, титул даёт им такую свободу поведения… Но настоящий аристократ должен обладать благородством сердца и широтой души», — думала я, слушая скользкие смешки этих так называемых представителей высшего общества и понимая, что никто из них так и не поинтересовался, где же юный герцог Артуро, как будто меня вычеркнули из памяти людей, но я существовала, о чём явственно напомнил нотариус, когда вскрыл завещание. Я не присутствовала при этом, потому что по-прежнему была заперта в своей комнате, но по возвращении семейства услышала жуткие вопли матери: «Я не могу в это поверить! Эта старая свинья всё завещала Артуро, а если мы отправим его в интернат, то лишимся поместья — единственного, что она нам оставила. И кроме того, завтра приедет нотариус, чтобы познакомиться с Артуро… он будет навещать его раз в месяц и проверять, что мы действительно хорошо обращаемся с ребёнком, и так — пока Артуро не достигнет совершеннолетия…» Потом началась истерика, слёзы и проклятия. На следующий день наша горничная вошла в мою комнату вместе со старым господином, они одели меня в костюм, завязали галстук, отрезали мои кудри, затем отвели в гостиную, я уселась на диване, скрестив ноги. Моя мать косо посмотрела на меня и сказала: