Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты) - [55]
— С трудом, — выдавил он. — Тошнит, и голова кружится.
— Заносите его в ординаторскую, — скомандовала медсестра, — посмотрим, что там у него.
Большой Лелик собрался внести Валерку в больницу, но тот его остановил движением руки:
— Я сам! — И он сделал неуверенный шаг, потом другой, ноги снова подкосились, и если бы не поддержка Лелика, то Валерка точно бы рухнул на деревянный порог больницы.
— Вы что, пьяные? — дежурная подошла и потянула носом воздух.
— Не пьяные мы, — возмутился Большой Лелик. — Парню совсем плохо, вызывайте главврача!
Тон его голоса подействовал на медсестру.
— Не надо на меня кричать, — обиженно проговорила она. — Уложите парня на кушетку в коридоре, если он не может дойти до ординаторской. Я сейчас позвоню Нине Аркадьевне, — дежурная шумно ушла.
Мы с Леликом с трудом подняли Валерку и уложили на кушетку.
— Комар, сколько в тебе дерьма, — шутливо произнес я, чтобы хоть как-то разрядить угнетающую обстановку.
— Аристарх, счас по лбу получишь.
Вернулась дежурная медсестра.
— Попробуйте мальчишку раздеть, осмотреть надо, — обратилась она к Большому Лелику.
— Это мы с радостью.
Валерке от смеха свело судорогой лицо.
— Аристарх, перестань.
Комар попробовал сам снять с себя куртку, но не смог. Левая рука его не слушалась, она задеревенела и не сгибалась. Мы с Леликом помогли ему с курткой. Никак не получалось снять свитер.
— Разрежьте ножницами, — предложила медсестра.
Она сбегала в ординаторскую, взяла лежащие в банке из-под майонеза ножницы и ими разрезала Валеркин свитер. Быстро расстегнула рубашку, то, что мы увидели, по-настоящему нас перепугало. Вся левая сторона Комара была темно-свинцового оттенка. Такого же цвета была и левая рука, начиная от предплечья и до кисти рук. Крови нигде не было.
— И где ваше ножевое ранение? — спросила недовольно медсестра.
— Вот оно, — и Лелик показал на порез сантиметра в полтора.
Послышался скрип машины, хлопанье дверей.
— Почему больной здесь лежит? — сурово спросила вошедшая главврач.
— Он упал, — ответила медсестра, — пришлось его укладывать на коридорной кушетке.
Главврач, пожилая тетка в очках, подошла, посмотрела на безжизненно лежащего Валерку.
— Он что, спит?
— Я не сплю, — тихо ответил Комар. — Свет глаза режет, больно смотреть, и тошнит, — слабым, хриплым голосом добавил он.
— Меньше пить надо было.
— Он не пьян, его на дискотеке избили, — заступился Лелик.
— Что посторонние здесь делают? — возмутилась главврачиха.
— Мы не посторонние, — с обидой ответил Лелик. — Я воспитатель мальчика, а это, — Лелик указал на меня, — его лучший друг.
Главврач неторопливо присела на кушетку. Пощупала пульс, посмотрела зрачки, долго рассматривала свинцовую отечность, потом снова рассматривала зрачки. Ее лицо выражало смятение.
— Что-то серьезное? — поинтересовался Лелик.
— Более чем, — глухо ответила главврачиха.
Валерка безмолвно лежал на кушетке, он с трудом приподнял затекшие веки.
— Я умираю, — тихо и уверенно произнес он. У него были совершенно потухшие глаза.
— Ну, прямо-таки умираешь, — пробурчала главврачиха, но голос ее дрогнул. Она погладила Комара по волосам.
— Что, что с ним? — запаниковал Лелик, напирая на главврачиху.
— У мальчика, скорее всего, внутреннее кровотечение, мы не сможем его остановить. Слишком поздно.
Длинный коридор больницы медленно заполняло ощущение скрытого, подспудного отчаяния.
— Аристарх, выключи свет, — шевельнул губами Валерка. — Посиди возле меня.
— Комар, — взмолился я, чувствуя всю безнадежность. — Не вздумай умереть. Я тебе этого никогда не прощу!
— Хорошая шутка, — Валерка слабо улыбнулся. — Запомню! — Глаза его были закрыты.
Весть о том, что Щука ранил ножом Комара, мгновенно разнеслась по всей Клюшке, дойдя до каждого загашника. Обитатели толпами повалили к больнице.
“Этот день никогда не закончится”, — хватая шубу с вешалки, полушепотом, с горечью произнесла Марго.
— Он умирает, — выдавила из себя пожилая главврачиха, ее слова могильной тишиной повисли под потолком больницы и своей тяжестью придавили всех собравшихся в коридоре.
Мне словно на голову свалился кирпич. Я почувствовал необъяснимое стеснение в груди.
Обитатели Клюшки на улице, затаив дыхание, молча стояли на деревянных ступеньках больницы, перешептываясь между собой. Потом послышалось дружное: “Комар, ты наш Командор!”, отдающееся звонким эхом в каждом закоулке больницы.
Долетело оно и до угасающего сознания Валерки, он сделал последнее усилие и улыбнулся.
— Обнимите меня все, — прошептал он.
Кузя не смогла справиться с собой. С ней была истерика. Марго за плечи подвела ее к Валерке. Мы вместе: я, Кузя, Большой Лелик и Марго — стояли возле кушетки, на которой медленно умирал наш Комар, которого мы все любили. Он в последний раз бросил на нас слепой взгляд.
— Я не хочу умирать! — обессиленно простонал он. По впалым его щекам покатились две слезинки, углы иссохших губ оттянулись, как у обиженного ребенка. — Как больно! — с отчаянием последний раз выдавили его серые безжизненные губы.
Комар застонал и начал задыхаться…
Онемев, я неподвижно всматривался в лицо Комара, в его широко распахнутые глаза, пустые, как окна нежилого дома, в полуоткрытые губы, удивленное лицо. Я был совершенно раздавлен, пришиблен. Ко мне подошла Железная Марго, ее руки обвивали мою шею, голоса вокруг наполняли звоном уши. Горячая, тошнотворная волна гнева закипела у меня внутри.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.