Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты) - [44]
— Ты написал “Еремин” или “Тоси-Боси”, — поинтересовался я, улыбаясь.
— Не угадал! Я написал “МОЕ”.
Я чуть от смеха не грохнулся на пол.
— Тоси, ты ничего лучше придумать не мог?
— Но оно же мое? — наивно доказывал Тоси, не совсем понимая, почему я посмеиваюсь над ним. Его губы обиженно надулись.
— Одеяло не твое, — просвещал я. — Оно госовское. Мы все здесь госовские.
— Что такое госовское? — неутомимо допытывался Тоси-Боси.
— Госовский — это ничейный.
— Но я-то чейный, — возмутился Тоси-Боси.
— И чей же ты?
— Твой, — еле слышно проговорил тщедушный Тоси-Боси и прижался ко мне.
— Ладно, мой, не переживай! — я дотронулся ладонью до коротко стриженной головы Тоси и погладил его. — Иди, вынеси пока мусор.
Тоси-Боси выбежал из спальни с ведром в руках. Я взял дорожку, открыл окно, посмотрел, нет ли кого внизу, и принялся рьяно ее вытряхивать, так все делали на Клюшке. И тут из коридора послышался плаксивый крик Тоси-Боси. Меня словно током шибануло. Я выскочил в коридор, на полу лежал заплаканный Тоси-Боси, невдалеке вальяжно стояли Щука с Каблуком и Чапой.
— Чо, Сильвер, по морде прибежал мне настучать? — оскалился Щука, Каблук глумливо сзади издал невразумительный звук.
Меня затрясло от бешенства.
— Ну и чмо ты, Щука! — и сплюнул от омерзения.
Лицо Щуки перекосилось.
— Этот инвалид на голову сказал, что ты, Командор, Чемпион Московской Олимпиады, — противным гнусавым голосом пролепетал Чапа и глупо улыбнулся.
— Заткнись, плесень, — рявкнул Щука, и Чапа закрыл варежку. — Что ты сказал, повтори! — Щука вплотную подошел ко мне. — Я не расслышал.
— Ты — Человек, Морально Обосранный, теперь все услышал?
На шум из спален выбежали обитатели и с напряжением уставились на нас.
— Ты представляешь, Сильвер, во что ты вляпался, тебе даже Комар не поможет.
— Не очень!
— Я ж тебя по стенке размажу, — и Щука звезданул меня кулаком по лицу.
И тут я сам себя испугался. В меня такой бес вселился, я как чумной набросился на Щуку, повалил на пол и принялся что есть мочи колошматить его кулаками, в бешенстве приговаривая: “Убью, убью, убью!”
Все произошло настолько неожиданно, что все оторопело смотрели на яростно отбивавшегося Командора. Никто не ожидал от меня такой прыти. Все считали, что я слабосильный, прячусь за спиной Комара, а сейчас его рядом не было.
Вперед протиснулась Кузя.
— Аристарх, мы с тобой, — закричала она.
Щука навалился на меня, я коленом ударил его под дых.
— Ах ты, сука, — дико закричал Щукин, достал из карманов брюк нож-выкидушку и, порывисто обхватив меня ловким движением руки за шею, приставил к ней нож. — Я прирежу тебя, хромоножка!
Все испуганно шарахнулись от Щуки. Тоси-Боси испуганно закричал и, выпучив глаза, побежал вниз звать на помощь. Кузя также опешила.
— Щука, — переведя дыхание, как можно спокойнее произнес я. — Убери нож!
— С разбегу об телегу! — ноздри у Щуки нервно задрожали.
— Щука, отпусти Сильвера, — вмешалась Кузя. — Это нечестная драка. Сафрон безоружный, отпусти!
— Счас, — Щука перехватил нож удобней. — Валила бы ты, Кузя, отсюда от греха подальше. Это наши разборки.
И тут вышел Никитон. Я даже не знал, что он также был в числе зрителей.
— Макс, — размеренным голосом произнес он. — Отпусти Сафрона, или ты мне больше не друг.
— Как напугал, что я в штаны натрухал, — издевательски заметил Щука.
И тут он дико взревел. Я со всей силы, как собака, впился зубами в его руку, хватка была мертвая, мне уже было нечего терять.
— А-а-а-а! — орал он на весь коридор.
От боли Щука выронил нож, я тут же его подобрал. Не успел Щука оклематься, как уже я обхватил его за шею и приставил к ней нож.
— Ну, что ты теперь скажешь, Командор?!
Щука остолбенел, он никак не ожидал такого поворота событий.
— Сильвер, ты покойник! — тяжело дыша, прохрипел Командор.
— Ты мне это уже обещал с Комаром, — я набрал побольше воздуха в грудь. — Как видишь, я все еще живой!
— Аристарх, убери нож, — обратился ко мне Никитон.
— Чтобы потом Щукин мне его к шее приставил — не пойдет, Никита.
— Он тебя не тронет! — уверенно произнес Никита. — Щука, дай слово пацана, что не тронешь Сафрона.
Щукин молчал.
— Макс, — надавил на слове Никита
Все стали вокруг понемногу приходить в себя.
— Хорошо, — выдавил сквозь зубы Щука. — Слово пацана.
Клятвой “слово пацана” просто так никто на Клюшке не раскидывался. Я опустил нож и оттолкнул от себя Щуку. По коридору на полных парусах бежал Комар.
Комар с Кузей подхватили меня под руки и повели в спальню.
— Сильвер, я сделаю тебя оботравшем, — Щука полоснул меня взглядом, полным ненависти.
— Рискни! — ответил за меня Комар.
Мы стояли на расстоянии и смотрели друг другу в глаза. Никитон уже в спальне предупредил:
— Аристарх, будь настороже. Щука если задумал сделать тебя оботравшем, он это сделает.
После полдника Зажигалка попросил меня пойти с ним к директору. Я согласился. Когда Зажигалка увидел в кабинете Вонючки отца, лицо его засветилось, как елочная гирлянда. Он бросился к папане, обнял его руками за шею, радостно, возбужденно приговаривая: “Папа… папа, ты приехал, я так ждал, я так по тебе соскучился”.
— Все, достаточно, — угрюмо произнес мужик в сером костюме, отталкивая от себя сына. — Я приехал сказать, что твоя мать умерла в больнице.
Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…