Трудный путь в будущее - [56]

Позади долгие, утомительные часы тряски на «газике» по горным кручам, и мы, наконец, к вечеру по пыльной улице, вдоль которой протянулись глиняные дувалы, въезжаем в Файзабад, центр Бадахшанского края, где проживают в основном таджики. Босоногие ребятишки гонят стадо коз и ишаков на водопой к реке Кокча, которая протекает по окраине юрода. За ними тянутся водоносы, закинув за плечи пустые бурдюки. В нагретом воздухе плывут усиленные динамиками заунывные голоса муэдзинов, призывающих людей к вечерней молитве.

Догоняем упитанного пожилого человека в цветастом ватном халате, едущего верхом на мохнатом ослике. Он ожесточенно колотит его задниками сапог. Позади него семенят обволакиваемые пылью три женщины. Трудно определить их возраст. Лица закрыты плотной сеткой с прорезями для глаз. Седок чем-то недоволен, то и дело поворачивается женщинам, зло что-то выговаривает им.

Проезжаем мимо мечети, сложенной из розоватого кирпича. Двери распахнуты настежь. У порога рядами выставлены стоптанные мужские сапоги и туфли. Внутри видны коленопреклоненные молящиеся. Тут же, возле входа в мечеть, сидит старец — одной руки нет. Перед ним кувшин с водой. Это для омовения правоверных перед намазом.

— Это бывший басмач, пришел с вашей стороны, — говорит сопровождающий меня переводчик, кивая в сторону, где находится граница. — Давно это было — году в тридцатом. Человек двадцать, остатки разгромленного отряда, бежали сюда. Среди них было много раненых. Одни вскоре скончались — никто их здесь не лечил, другие выжили. Выжил и этот старик. Он безродный и никому сейчас не нужен. А тогда он терроризировал население, грабил и убивал людей.

Давно хочется пить, и мы останавливаемся возле чайханы. На зеленую лужайку, прилегающую к покосившемуся домику, вынесены обшарпанные диваны и топчаны. Десяток мужчин, расстегнув ватные халаты, пьют из маленьких пиал чай. Возле них суетится мальчуган лет десяти, разносящий слабости.

Над всем этим — рой мух. Они облепили бараньи туши, вывешенные на крюках, уселись на кучу мусора. А рядом, как ни в чем не бывало, посетители распивают свой зеленый чай и ведут долгий и неторопливый разговор.

Увидев, что машина остановилась, все поворачиваются в вашу сторону. Из домика выскакивает сам хозяин, небольшого роста толстый таджик. Переводчик, почтительно с ним поздоровавшись, говорит, что нам хочется выпить чаю.

О восточное гостеприимство! К нам тянутся руки посетившей с пиалами. Не раздумывая, осушаю одну за другой. Посетители удовлетворенно кивают головами, смотрят, как мы пьем чай.

— Отдохните немного, — приглашает хозяин. — Вы наши дорогие гости.

Переводчик советует задержаться хотя бы на несколько минут, чтобы не обидеть присутствующих. Нам освобождают топчан. На столике появляются яблоки и абрикосы, грозди винограда. Мальчуган приносит кувшин с водой. Один из посетителей отбирает у него сосуд и сам ополаскивает фрукты: он осторожно берет каждое яблоко, каждый абрикос и вытирает их подолом своего засаленного халата.

— Попробуйте, — говорит он. — В наших краях они самые вкусные.

Переводчик рассказывает, кто я такой, зачем сюда приехал. Хозяин и посетители, выслушав его краткое объяснение, говорят, чтобы я чувствовал себя как дома, и предлагают даже остановиться здесь на ночлег. Но нас ждет заказанный номер и гостинице, и, поблагодарив всех, мы едем дальше.

Проезжаем базар, где торговцы уже зажгли керосиновые лампы. Вскоре оказываемся перед воротами гостиницы. Они в глубине заросшего парка, откуда веет прохладой и ароматом цветов и трав.

Хозяин гостиницы, работавший в свое время несколько лет с нашими изыскателями, неплохо объясняется по-русски. Мне дают довольно уютный номер, окнами в сад, откуда несется треск цикад, заглушающий временами журчание протекающего недалеко арыка. Во всю стену висит громадный портрет короля, изрядно попорченный мухами. Портрет — непременный атрибут всех учреждений и лавок, свидетельство верноподданности. Вывесить его легко, а вот снять, даже если он по каким-то причинам испортился, — дело нешуточное. Кто знает, как может истолковать этот шаг полиция.

— В этом номере, — с уважительными нотками в голосе сообщает владелец, — несколько дней жил русский врач. Он оперировал нашего судью. Очень хороший доктор. Он осмотрел детей в городе и не взял за это денег.

Мне рассказывали потом, что этот доктор, прикомандированный к нашим специалистам, работающим в этих краях, был срочно вызван, когда у судьи ночью произошел острый приступ аппендицита. Есть и местный врач, но состоятельные люди ему не доверяют. Операции, проводимые им, нередко заканчивались смертельным исходом или большими осложнениями для больного. Да ведь это и немудрено. По профессии он фельдшер, но решил стать хирургом. Ни опыта, ни настоящего операционного инструмента нет, но зато деньги берет большие. «Кому Аллах предписал жить, тот выживет, чем бы он ни заболел. А кому суждено покинуть этот неспокойный мир, тот уйдет», — обычно успокаивал он пришедшего к нему на прием пациента.

Стучится хозяин гостиницы и приглашает на ужин. Спускаемся в небольшой холл, где стены отделаны ореховым деревом. Переводчик представляет мне широкоплечего человека в модном европейском костюме, назвав его Махмуд-ханом, помощником губернатора.