Трудный переход - [14]

— Можно и пригрозить Боташу новым законом. Ведь она не желает выходить замуж за сына Сайлыбая, а любит тебя. Не отдаст добром, что ж, придется украсть для тебя невесту, — развел руками Караман.

Молчавший весь вечер старый отец Карамана засмеялся, утирая заслезившиеся от смеха глаза:

— Как же так, сынок? По новым законам нельзя покупать жену за калым, а красть невест, значит, можно?

Джигиты, переглядываясь, замолчали. Выручила Зауре:

— Ата! Разве мало случаев подобных было в степи? Даже в преданиях рассказывается об этом. Ради любви можно пойти на все. Вспомните свою молодость!

…Над степью опускалась ночь. Яркие звезды и полная луна высветили небо. Пришла пора прощаться. Караман перед отъездом друзей еще раз напомнил им, как нужно держаться в эти дни: предупреждать о замыслах баев, чабанов, узнавать, когда и куда угоняют и собираются угнать хозяева отары овец и табуны лошадей.

Проводив гостей, Караман и Зауре присели у юрты. Он обнял, согревая, жену, и они еще долго сидели, вдыхая пьянящий аромат степных трав. Глядя на Зауре, Караман вспоминал, как еще совсем мальчишкой он увидел эти глаза. Увидел и с тех пор старался чаще попадаться ей навстречу, удивить ее своею удалью в байге, во всех степных играх быть первым.

Бездонный темно-синий купол над ними искрился серебристыми россыпями… Степь спала, только неуемный тихий ветерок, тревожа изредка молодые травы, шурша, замирал в их густой поросли.

Зауре, поняв его состояние, нежно склонила голову на плечо мужа.

«Как хорошо, — думал Караман, — что есть эта бескрайняя степь, о которой можно петь без конца, и ни одна песня не будет похожа на другую. И степь, и небо над ней всегда разные. А ветер, ласкающий степные просторы, звучит, как ласкающие струны домбры. И поля маков, похожие на стайки юных девушек — все это степь, родная и бесконечная. Были бы счастливы люди, живущие в этих просторах!»

VI

В бескрайней, оторванной от цивилизации огромным расстоянием степи трудовые кочевники жили по старинке. Зачастую они не могли разобраться в происходящих в стране событиях: в уездные центры и города ездили в основном баи и их приспешники. Вести, которые они привозили, повергали в ужас самых стойких. Присылаемые Советской властью активисты объясняли, что скот конфискуется только у баев. Но слухи, распускаемые влиятельными в степи людьми, уважение к которым вбивалось степнякам с детства, были иными: скот отнимут у всех, а землю их предков отдадут неверным — кафырам.

В эти смутные, тревожные дни неожиданно для всех Алдажар уехал в уездный центр Кармакчи, а затем, через сутки, выехал в Кзыл-Орду, бывший Перовск. Алдажар всегда отличался предусмотрительностью, куда только не втирались преданные ему люди.

Вернулся Алдажар, к изумлению местных богатеев, из Кзыл-Орды очень быстро. В тот же день разлетелись по степи лихие гонцы бая с известием: Алдажар устраивает ас — торжественные поминки по умершему незадолго до происходящих событий брату.

Шомекейский род — многочисленный и богатый род. Много именитых гостей собралось на это торжество. Целый косяк кобылиц пожертвовал Алдажар мечети, вернее, ее ишану. Пригласил хитрый бай и старого, известного во всей округе акына Сары-жырау, любимого народом. Со всех концов степи стекались к аулу Алдажара богатые и знатные гости из других родов. За многими из них бережно вели подготовленных к байге скакунов. Из самых дальних аулов съехались на ас показать свою силу и ловкость борцы-палуаны. К кокпару был приготовлен черный козел. Победителей в игрищах ждала щедрая награда, каждая — целое состояние для простого степняка.

Не поскупился гордый бай: бесчисленно режется скот, дымят котлы, готовятся изысканные степные кушанья, а в огромных саба шипит и пенится терпкий, иссиня-белый кумыс. Довольны сородичи, довольны богатеи и святой ишан, довольны аксакалы. В такое смутное время не растерялся Алдажар, остался верен себе: мудр и щедр бай, свято чтит он обычаи предков, уважительно относится к аксакалам.

На зеленой лужайке, у озерка, раскинут полог для гостей. Задумчивы лоснящиеся, сытые лица сидящих вокруг дастархана именитых гостей, слушающих Сары-жырау, Старик сказитель устроился отдельно от дастархана на мягком коврике и, любовно зажав в руках старенькую домбру, поет кса[13] «Кобланды», воспевает подвиги легендарного батыра. Взгляд жырау устремлен куда-то в далекую степь, в то далекое прошлое, о котором он поет. Многие кса знает старик, но особенно искусно исполняет любимые народом «Едиге», «Корголы», «Кенесары-Науразбай», Еще крепок голос седобородого акына, далеко по степи летит его песня-быль. Изредка, закончив сказание об одном из эпизодов легенды, жырау прерывает песню, чтобы подкрепиться и выпить пиалу горячего душистого чая. За спиною певца полукругом, кто на тулаке, кто на драной подстилке, а кто и просто на голой земле, расположились простые степняки. На их прокопченных солнцем, обмороженных стужей лицах можно прочесть все, о чем поет старик: и восхищение, и боль, и ненависть, и радость, и отчаяние. Легенда уводит их от суровой и беспросветной степной жизни.

А в белой, двенадцатикрылой юрте бая, куда лишь слегка доносится гомон с озера, ибо не подобает почтенному священнослужителю находиться там, где через край плещет веселье, ведут разговоры ишан, Алдажар и его приверженцы. Торопливость, с которой он вернулся из своей поездки в Кармакчи и Кзыл-Орду, спешность устроенного им поминального пиршества озадачила и насторожила баев. Статный, седобородый ишан степенно восседал на почетном месте. Черты его сухощавого, властного лица были строги, а проницательные грязно-голубые глаза недвижно остановились на одной, лишь ему видимой точке. Алдажар, как гостеприимный хозяин, внимательно следил, чтобы у сидящих за дастарханом не пустовали пиалы с кумысом.