Трудный месяц май - [4]
Что Крахмалов не был в школе, ничего особенного не значило: такое случалось с ним нередко, даже слишком часто. Но то, что Крахмалова-Барбоса за полдня не видели ни в школе, ни в городе, ни на берегу, настораживало.
— А вы почему здесь? Тоже прогуливаете?
— Не-е, дядя Армен, мы уже гуляем, экзамены начались.
— Счастливчики! — И Осипов побрел по берегу.
Вот теперь, пока Осипов медленно идет вдоль реки и внимательно всматривается в обрывистый берег, есть возможность заглянуть в историю.
В стародавние времена, когда Волхов был единственной и главной магистралью на пути «из варягов в греки», между Ладожским озером и Господином Великим Новгородом поселился бедный смерд Кириш, Кирилл по-современному. С годами примкнули к его избе и другие избы, а главенствовала над всеми старшая дочь Кириша, Ирина. По именам отца и дочери и сложилось название «Ириши». Хотя утверждают, что только по имени дочери: Ирина, Ириша, Ириши. Только с незапамятных лет говорят не Ириши, а Ириши.
Вокруг Иришей леса могучие, болота ягодные, река полноводная, а дорог никаких. И были Ириши глухой глухоманью. Но вот проложили рядом железнодорожный путь Ленинград — Москва, и началась другая жизнь. Построили деревообрабатывающий комбинат, вырос рабочий поселок, станция-минутка.
«Минутка» потому, что поезда останавливались в Иришах на одну минуту. Пассажирские, конечно. Товарные подолгу задерживались: пока их загрузят связками штакетника, тарной дощечкой, щепой для спичечных фабрик, табуретами, черенками для лопат, иной немудреной, но тоже нужной продукцией комбината.
А потом началась война, Великая Отечественная. Фашисты блокадным кольцом обложили Ленинград. Только узкая горловина осталась, по ней и пролегла ледяная Дорога жизни через Ладожское озеро.
Как ни старались враги перерезать горловину, насмерть задушить голодом Ленинград, ничего у них не вышло. Не дали советские воины замкнуть кольцо. Одиннадцать тысяч пятьсот героев жизнь за это отдали. Столько в Иришах и людей раньше не было.
А после войны и ни одного не было.
Единственно, что напоминало об Иришах — развалины комбината. И те сохранились лишь благодаря тому, что никто и ничего не мог с ними поделать. Ни киркой, ни ломом, ни танками.
Железобетонные плиты перекрытий, надломанные колонны и балки, рельсы и двутавры, скрюченная стальная арматура толщиной в большой палец… Чем их возьмешь? Взрывчаткой разве!
Известно было, что под цехами комбината существовали обширные подвалы. Сметливые работники «Плодоовощи» пытались приспособить их под хранилища, продолбили в двух местах шурфы, но каторжные труды оказались зряшными: внизу стояла вода.
Прошло еще двадцать лет, и начали в Иришах возводить мощную электростанцию, завод по переработке нефти. И город.
Теперь Ириши во всех атласах есть. Новых, конечно. И я еще расскажу вам немало об этом замечательном городе.
А сейчас Осипов уже подходит к тому месту, где между Волховом и сверкающим большими окнами Домом Советов высятся руины комбината.
Настал уже и их час. Саперы старшего лейтенанта Январева ведут подготовку, чтобы ликвидировать, как они говорят, наследие войны, раздробить неподъемные плиты и балки, встряхнуть аммоналом и толом черный холм. После и экскаваторы с бульдозерами справятся.
Выйдя в створ Дома Советов, инспектор милиции Осипов замедлил шаги, остановился и после недолгого раздумья поднялся наверх, к саперам. Командир их, старший лейтенант Январев, тоже был здесь.
Поздоровались, закурили. Январев по печальным глазам понял: ничего не известно. И не спрашивал. И Осипов ни о чем не спрашивал. Молчит Январев — значит, ничего существенного.
— Управитесь за один раз? — Осипов кивком показал на дикое нагромождение металла и бетона.
— Можно бы, да нельзя, опасно. По частям рвать придется. Ювелирная работа. Обещал, что в городе ни одно стеклышко не треснет. Сперва верх обрушим, потом шурфы пробьем. Тут же знаешь какие низы? Бетонные перекрытия, а под ними такие подвалища!..
— Подвалища? — эхом повторил Осипов. — Вход появился?
— Пока нет. Рванем разок — появится. — Январев вдруг подумал о том же и огляделся. — Да нет, — сказал он, успокаивая себя и Осипова, — мы проверяли. Все водой залито.
— А выходы к реке? Были? Есть?
— Были. Нету. Один вот тут, где мы стоим, примерно. Другой где-то там, в районе новых очистных был. Давно след потерян.
— Лично убедился?
— Не сам… Филимонов!
Подошел коренастый солдат.
— Слушаю вас, товарищ старший лейтенант, — доложил он тягучим голосом.
— Ты берег разведывал?
— Так точно, я, товарищ старший лейтенант.
— Подземных выходов не видел?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант, не было такого!
— А выемки? Щели? Трещины глубокие? — насел Осипов.
— Ямок там полно, в берегу, — не обращая на милиционера внимания, отвечал своему командиру Филимонов. — И рытвин, и щуриных гнезд.
— Тридцать лет прошло, — сказал Январев. — Осадка, дожди, половодья… Там же не метростроевские тубы, не кольца стальные — кирпичики. Да еще в местных грунтах. Давно в прах рассыпались.
— Я все же пройдусь…
— Дать тебе солдата в подмогу?
