Трудный день - [10]

— Может, Василий один съездит на почту? Зачем обязательно двоим?

— Вдвоем веселее… Лучше вдвоем… — отговаривался Петр, чувствуя, что Алена встревожена и что словами ее не успокоить.

Вчера вечером на знаменитом повороте неизвестные напали на мужика из дальней деревни, везшего к себе огромнейший сундук. Сундук был пустой, но грабители не знали того и чуть не убили хозяина. Как же отпустить Василия одного?

Алена, как и все в округе, не могла не слышать об этом происшествии. Знала, что возвращаться Петр с Василием будут поздно… Хотя бы выехали спозаранку! И еще страшило Алену то, что решительность и непреклонность председателя нередко обходились дорого не только ему самому, но и другим. И чаще всего мягкому, уступчивому Петру.

— Что же, поезжай, Петя, — смирилась Алена. — Только об одном прошу: несдержанный он, наш председатель. Построже с ним надо. Покруче!..

Петр как можно ласковее улыбнулся Алене. Ей захотелось еще раз обнять и поцеловать мужа, но в окне флигеля мелькнуло чье-то лицо: еще увидят!

Мысль о том, что ящик, куда был бережно упакован ароматный мед, копченый окорок, сало, сушеные грибы, масло и варенье, через несколько дней окажется у Ленина, а «запрос» сегодня же будет прочтен ему, радовала Василия и делала Москву, Кремль, Ленина еще роднее и ближе. Постучит Иван Тимофеевич минут пять своим ключом, и — подумать только! — слова привета и поддержки от спасовцев, живущих чуть ли не в глухом лесу, станут известны Владимиру Ильичу! Невероятно, но так. А потом подойдет и посылка… Что ни говори, как там ни старайся, а меда и сала такой целительной силы в Москве не найдешь!

— Вот увидишь, — уверял Василий Петра, — спросит Владимир Ильич: а где такая деревня Спасская находится? Принесут ему сейчас же карту и покажут: вот где, мол!

— Нашей деревни, Василий, ни на одной карте нет. Может, на какой штабной только…

— И у Ленина такой карты нет?

— И у Ленина.

— У Ленина — такая карта, что и наша деревня есть! — решительно заявил Василий, словно знал Владимира Ильича несравнимо лучше Петра. — Есть у него такая карта!

Спорить было совершенно бессмысленно, и спор к тому же мог испортить их приподнятое настроение.

Некоторое время ехали молча. Пройдет несколько минут, и неизбежно наступит момент, когда их слова загудят в проводах, тянущихся до самой Москвы.

До почты доехали благополучно, однако она была закрыта. Не успели привязать Мальчика к коновязи, как увидели Ивана Тимофеевича: с дороги сворачивал к почте. Был он уставший, чем-то озабоченный.

— Принимай гостей, Иван Тимофеевич! — крикнул Василий.

— Всегда рад. Здравствуйте, — как-то сдержанно ответил телеграфист, кланяясь Василию и Петру.

Открыл почту, пропустил посетителей вперед.

— Перекрестись, Иван Тимофеевич, и отбей-ка, брат, этот запрос в самое Москву! — Василий подал телеграфисту вчетверо сложенный листок бумаги. — Самому Ленину!

Иван Тимофеевич прочел бумагу, погладил рукой жидкую бородку и, сдвинув старенькие очки на лоб, заметил:

— Написано сердечно и просто…

— Ну?! — не понял Василий.

— А отбить не могу. Аппарат не работает.

И Василий и Петр посмотрели на «Морзе». Он стоял такой же солидный, надежный, как и раньше, но сейчас какой-то притихший.

— Гайка сломалась? — не без иронии и упрека спросил Василий.

Иван Тимофеевич хотел возразить, но только и сказал, повторяя интонацию Василия:

— Да, гайка сломалась.

— А как же?.. — Василий указал глазами на «запрос».

— Не вы одни, — Иван Тимофеевич кивнул на письма и телеграммы, лежавшие на столе.

Василий взял в руку одну, прочел:

— «Дорогой Владимир Ильич! Разделяем вашу боль и горе! Пусть враги помнят, что жизнь героя отнять можно, а идеи нельзя…»

Взял другую:

— «Мировому вождю товарищу Ленину…»

Третью:

— «Ленину. Крестьяне села Верхняя Троица шлют вам…»

А Иван Тимофеевич молча уже собирался в путь: запрос и другие бумаги — в самый надежный внутренний карман. Посылки — в брезентовый мешок. На двух ящиках — «Ленину»…

В жилой комнате снял со стены ружье. Остановился возле дочки.

— Ну, Таня… Тетка Настасья к тебе придет… Слушайся ее… — обнял и поцеловал.

Петр, наблюдавший за Иваном Тимофеевичем из служебной комнаты, подошел к нему:

— Постой-ка, дядя Ваня. Гайка-то здесь ни при чем?

Иван Тимофеевич помолчал и спокойно ответил:

— Сейчас ходил на большак… Семь столбов повалено… Хотят отрезать нас от мира и творить свое…

— Они! — вскинулся Василий. Вспомнив кровные обиды, он уже не мог стоять на месте. Зашагал, хромая сильнее обычного, грозил: — Попомнят нас! Гады! Такие и в самого Ленина стреляли! Поехали! Сейчас мы с вами посчитаемся!

— Подожди! — крикнул Петр. — Не надо Ивану Тимофеевичу везти почту сейчас. Мы соберем народ и линию восстановим… Иван Тимофеевич отобьет телеграммы, а потом повезет письма и посылки…

— Хорошо, Петра, — одобрил Василий. — Хорошо! Пойдем собирать народ! — он двинулся к выходу.

— Постой! — задержал Петр Василия. — И ехать надо на большак, дождавшись наших с ружьями и револьверами… Завтра с утра… Сегодня не успеем…

— Дадим, конечно, знать, а ждать не будем! — легко, не задумавшись даже, решил Василий. — Некогда!

— Погоди, Василий, — стал вразумлять Петр товарища. — Там может быть всякое… А мы людей вооружили, организовали… Зачем?