Во всяком случае, лысенковщина выявила большое число ученых, сознательно предававших науку и товарищей по науке из страха, из стяжательства. К сожалению, в их числе были ученые маститые, сидящие на высоких постах, в высоких званиях. Ведь манкуртов можно создавать не только сжатием мозгов, но и откармливанием. Однако наряду с личностями, вызывавшими чувство глубокого омерзения, борьба с лысенковщиной показала и людей, заслуживших восхищение и преклонение своей отвагой, принципиальностью и готовностью жертвовать своим благополучием в защиту истинной науки. Вот почему я отказался от настойчивых предложений заменить в названии записок «Трудные годы…» на «Черные годы…». В эти годы не все было черным, было и светлое, героическое.
Вот почему испытываешь душевную боль, когда, подходя в Москве к дому № 33 по Ленинскому проспекту, на стене видишь мраморную доску, извещающую, что «Здесь с 1930 года по 1980 год работал Герой Социалистического Труда академик Александр Иванович Опарин», сознательный предатель своей науки, и почти рядом с ней — мемориальную доску, посвященную борцу за науку Николаю Ивановичу Вавилову. Без чувства протеста нельзя смотреть на рядом висящие на стене Института физиологии имени И. П. Павлова в Ленинграде мраморные доски, посвященные великому физиологу и гражданину Ивану Петровичу Павлову и позорившему его имя Быкову.
История лысенковщины заставляет прийти к грустному выводу: популяция ученых (впрочем, как и другие человеческие популяции) в моральном отношении оказывается весьма хрупкой и подвергать ее серьезным испытаниям опасно. Это может привести к тяжелым последствиям и для науки, и для всего того, что с ней связано.
В заключение этой эпопеи уместно вспомнить диалог из «Жизни Галилея» Бертольда Брехта:
«Андреа: Несчастна страна, у которой нет героев!
Галилей: Несчастна страна, которая нуждается в героях».
