Трудные годы советской биологии - [31]

Я решился задержать внимание читателей на отрезке моей биографии лысенковского периода, сознавая, что мои невзгоды могут показаться рябью по сравнению со штормами, обрушившимися на многих ученых-биологов и агробиологов. Моя история, однако, была более будничной, и она в значительной мере отражает общую атмосферу, которой приходилось в то время дышать уцелевшим и не утратившим свободу ученым.

НА ПУТИ К ВЫЗДОРОВЛЕНИЮ

Взлет и падение Бошьяна

Процесс разрушения биологии в Советском Союзе, начавшийся в 30-е годы борьбой Т. Д. Лысенко и его приспешников за установление единовластия в этой науке, достиг своего апогея в 1950–1951 гг. Позади остались августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г., принесшая триумф Лысенко, майская сессия 1950 г., посвященная новой клеточной теории О. Б. Лепешинской, и «быковская» сессия июня 1950 г. Биология оказалась подчиненной трем монополизированным направлениям, лидеры которых наделены были диктаторскими полномочиями. Эти три спаянных между собой направления составляли ядро «передовой материалистической советской биологии».

В печати часто мелькали фразы, подчеркивающие неразрывную связь частей этой триады:«…перестройка онкологии на основе павловского физиологического учения, мичуринской биологии и клеточной теории О. Б. Лепешинской в ближайшее время принесет свои положительные результаты в борьбе против рака» (из докл. Н. Н. Жукова-Вережникова на VII сессии АМН СССР. 1952. С. 22). А вот выдержка из резолюции пленума Всесоюзного общества анатомов, гистологов и эмбриологов 1953 г.:«…Пленум констатирует отставание морфологических исследований по сравнению со всей советской биологической наукой, успешно развивающейся на основе мичуринской теории развития органического мира, физиологического учения И. П. Павлова и новой материалистической клеточной теории» (Архив АГЭ. 1954. Т 31, № 1. С. 90). Появился термин «мичуринско-павловский дарвинизм». Учившийся у И. П. Павлова член-корреспондент АМН СССР, директор ИЭМ, главный редактор «Физиологического журнала СССР» Д. А. Бирюков в 1955 г. опубликовал в своем журнале статью под названием «О единстве учения И. П. Павлова и И. В. Мичурина». В ней он писал: «Несмотря на различие объектов исследования, привлекших внимание Мичурина и Павлова, и отсутствие непосредственного контакта между ними, единство их подхода к изучению организма совершенно очевидно» (с. 721). Этот тезис Бирюков пытается обосновать ссылками на высказывания Мичурина и Лысенко. Далее он утверждает: «…И. П. Павлов вполне определенно высказал убеждение о возможности наследственного закрепления некоторых приобретаемых форм временных связей» (с. 728).

Действительно, в начале 20-х годов в лаборатории Павлова на мышах были получены результаты, которые дали повод Павлову в 1923 г. считать возможной передачу по наследству приобретенных условных рефлексов. Однако вскоре Павлов вынужден был отказаться от этого положения, и 13 мая 1927 г. в газете «Правда» было опубликовано его письмо, где он пишет: «Первоначальные опыты с наследственной передачей условных рефлексов у белых мышей при улучшении методики и при более строгом контроле до сих пор не подтверждаются, так что я не должен причисляться к авторам, стоящим за эту передачу». Это письмо было широко известно биологам, так же как и многие опыты, выполненные как в коллективе Павлова (Е. А. Ганике), так и в других лабораториях, показавшие отсутствие наследственной передачи условных рефлексов.

Бирюков не мог не знать всего этого, но, желая укрепить монополию быковского лагеря союзом с лысенковщиной, пошел на заведомый подлог, приписав Павлову признание основного лженаучного положения мичуринской биологии — наследования приобретенных признаков. Впрочем, Бирюков в этом отношении лишь шел по стопам своего патрона К. М. Быкова, который двумя годами раньше точно так же сознательно исказил взгляды Павлова на эту проблему[11]. Учение Лысенко и теорию Лепешинской скрепляло то, что Лысенко положил в основу своей идеи о зарождении одного вида в недрах другого теорию Лепешинской о развитии клеток из неклеточного живого вещества.

К «передовой мичуринско-павловской» биологии примыкал и Г. М. Бошьян, совершавший перевороты в микробиологии и иммунологии. Однако он не очень заботился о консолидации с основными направлениями передовой науки, полагаясь, по-видимому, на пробивную силу собственных открытий.

Совершенно очевидно, что идейные и организационные конструкции, созданные лидерами «передовой биологии», могли существовать лишь при вполне определенных условиях. Для этого требовалась постоянная действенная поддержка со стороны вышестоящих инстанций и бдительная, надежная охрана от посягательств критиков. Поддержка была обеспечена тем, что на ответственные посты в учебных, научных, административных и партийных учреждениях, связанных с биологией, медициной и сельским хозяйством, были посажены люди, безоговорочно выполнявшие все предписания лидеров и их ближайшего окружения. От научной критики их охраняло официальное признание собственной методологической непогрешимости и идеологической порочности противников. Укреплению такого положения способствовала энергичная деятельность многих философов, подвизавшихся вокруг биологии (М. Б. Митин, Г. В. Платонов, Д. М. Трошин и многие другие).