Трудные дороги - [24]
И еще гусь — откуда тут взялся гусь? В долине снег — мы забрались очень высоко, куда незачем залетать гусю Почему он здесь? Может быть, никакой долины нет, нет и этого гуся и перед нами только мираж, непонятная фантасмагория, возникшая, чтобы увеличить наши испытания? Очнувшись, мы медленно спустились в долину, ступили на снег — слежавшийся, как спрессованный, крупнозернистый, он хорошо держал и сочно хрустел под ногами.
Гусь заметил нас, но ничуть не испугался. Он только немного отплыл и с достоинством смотрел в нашу сторону.
Рюкзаки пусты, а гусь хорошая мишень Мы подошли ближе, набрали льдинок и начали обстреливать ими гуся Он оказался храбрым не бросился в бегство, а спокойно удалился еще дальше, все еще внимательно и будто удивленно рассматривая нас Что за диковинные звери на двух ногах появились в его владениях? Наверно, этот гусь никогда не видел человека.
Мы не могли больше достать его льдинками. Пожалев, что не удалось пополнить запасов еды, оставили гуся в покое и пошли, осматривая восточную гору-стену. Впереди она будто раздвигалась. Может, там есть проход на восток?
Нашли узкую щель. По дну, уходя под камни, журчит ручей, из синего озера. Вошли в щель — она не длинна. Вгляделись вперед, взволновались: дальше ничего не видно, одно небо. Спотыкаясь, почти побежали, одолели щель — и опять остановились.
Полого спускаясь, расстилалось сначала зеленое, потом темное, почти черно-зеленое, а дальше синее, в дымке дали сливающееся с небом необозримое море. На север, на восток, на юг, всюду. Мы стояли высоко над ним — оно начиналось у нас под ногами и, опускаясь куда-то в глубину, далеко, не видно глазу, опять поднималось к небу и растворялось в нем. И ни одна гора не смела подняться над этим безбрежием, заслонить его, нарушить простор.
Это снова была тайга, по другую сторону гор. Горы кончились…
В куликовом царстве
То, что горы кончились, сильно подбодрило нас. И хотя вечером мы покончили с остатками продуктов, это даже будто не беспокоило. Казалось, что теперь мы безусловно дойдем: из гор выбрались!
В сотый раз я разглядывал паршивенькую карту. Еле заметной точкой стояло на ней ближайшее и единственное в этих местах село. Сколько до него — по моей карте не определить: пятьдесят, восемьдесят, а может и все сто километров и больше? А это теперь — вопрос жизни и смерти. Сколько дней идти до села? И найдем ли мы его в тайге? Почему-то мы уверены, что вот, идя по этому ручью, придем к селу, хотя определиться, где мы, никак не можем. А мало ли таких ручьев течет с гор?
Нам казалось, что долина, по которой мы поднялись на последнее плоскогорье и вышли к синему озеру, была как раз концом перевала: очень уж она похожа на дорогу. Зимой, запаленная снегом, она была бы отличным для оленей путем. Может, как мы ни плутали, а все-таки каким-то чудом вышли к перевалу? Если так, то село близко и мы на верном пути.
Но это догадки, на деле может быть все иначе — тогда до села еще много дней. И лучше поторопиться: мы решили идти, нс останавливаясь на ночлег, сколько сможем. После ужина сразу двинулись дальше.
Идти по берегу ручья, спускаясь по пологому склону, легко. Только к утру мы почувствовали, как болят натруженные ноги Но не надо обращать на это внимания: идти, идти, только в этом спасение. Не надо останавливаться даже на привал, для завтрака: есть все равно нечего. Перетряхнули рюкзаки, просмотрели каждую складку: не завалился ли где кусочек сухаря? Напрасно: в рюкзаках ничего съедобного, кроме спрятанного мною сахара. С вожделением вспомнили о брошенных ь первый день продуктах: теперь бы их нам!
Пройденное накануне повторялось в обратном порядке. Сначала — голый камень, дальше лишайник, за ним мох. Но тут оказалось хуже: мох на этой стороне лежал периной, ноги уходили в него до колен. От ходьбы по этому мягкому покрову выбиваешься из сил. Но другой ведь дороги нет?
Ручеек постепенно превратился в речку. Он вбирал в себя с обеих сторон десятки малых ручьев, креп, мощнел и раздавался вширь. Вытекая из тор, он едва- журчал, но скоро превратился в буйный поток — дня два он глушил нас грохотом. Потом присмирел, разлившись в широкую лесную речушку, плавно струившуюся среди заросших кустарником берегов. Мы с надеждой следили за его превращением: может быть, это и есть та река, которая приведет нас к селу?
Силы уходили, а пополнять их нечем. Тут я узнал, какая чудесная вещь сахар. Его было всего с полфунта. Утром я выдал Хвощинскому и себе по небольшому куску; в обед и на ужин — такую же порцию. На каждого в день пришлось меньше, чем по сто граммов — и все-таки мы чувствовали себя крепче. На другой день по выходе из гор хватило по куску только утром и в обед — и уже вечером мы ощутили, что нам многого не достает.
Тщетно смотрели под ноги, инстинктивно разыскивая съестное. Отдыхая, жевали, стебли травы, корни — они ничего не давали. По берегу тянулись заросли смородины, малины — кусты были усеяны ягодами, но еще зелеными. На третий день после гор мы наелись их — нас начало мутить и вырвало. Боясь, что заболеем и совсем не сможем идти, мы отказались от зеленых ягод.
Г. Андреев это псевдоним Геннадия Андреевича Хомякова. Другой его псевдоним: Н. Отрадин — писатель, журналист, родился в 1906 году. В России в тридцатые годы сидел в лагере. Воевал. Попал в плен к немцам. Оказавшись в Германии, эмигрировал. Жил в Мюнхене, где работал на радиостанции «Свобода» Там же работал И. Чиннов, и они познакомились. С 1967 года Г. Андреев Хомяков поселился в США. Он писал прозу, в основном автобиографического характера. В 1950-м вышла повесть Г. Андреева «Соловецкие острова», потом очерки и рассказы «Горькие воды», повести «Трудные дороги», «Минометчики».
Г. Андреев это псевдоним Геннадия Андреевича Хомякова. Другой его псевдоним: Н. Отрадин — писатель, журналист, родился в 1906 году. В России в тридцатые годы сидел в лагере. Воевал. Попал в плен к немцам. Оказавшись в Германии, эмигрировал. Жил в Мюнхене, где работал на радиостанции «Свобода» Там же работал И. Чиннов, и они познакомились. С 1967 года Г. Андреев Хомяков поселился в США. Он писал прозу, в основном автобиографического характера. В 1950-м вышла повесть Г. Андреева «Соловецкие острова», потом очерки и рассказы «Горькие воды», повести «Трудные дороги», «Минометчики».
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.