Трудная профессия: Смерть - [6]

Ошеломленная Арина долго сидела на кровати, уставившись в пустоту перед собой.

— Послушай меня, — наконец сказала я. — Я не вправе тебя заставлять следовать моим планам, тем более таким сомнительным. Я не могла поступить с тобой иначе, чем перенести сюда и запереть — ты бы не стала меня иначе слушать, ведь правда? Ты пожалуй, имеешь причины мне не верить, но у меня все равно нет ни других доводов, ни доказательств. В любом случае ты меня выслушала, осталась в своем уме и ты достаточно пришла в себя, что бы здраво рассуждать. Так что решать тебе. Это твой выбор.

— Я не знаю, что выбрать. — Тихо сказала она, вытерев набежавшие слезы. — Хотя знаешь, я тебе верю. Пусть это и очень самонадеянно звучит, но я вижу, что ты говоришь искренне. Однако мне тяжело понять то, о чем ты говоришь. Я не хочу жить так, как ты предлагаешь. Но… я… я очень хочу жить… — она снова вытерла слезы.

— Тогда давай попытаемся. По крайней мере, это решение ты поменять точно сможешь. И не будем загадывать. Может быть, — говорю об этом прямо, — может быть, я напрасно считаю, что у меня есть шанс тебя спасти. А может, все скоро наладится, и ты проживешь долгую, счастливую и безопасную жизнь. Так что… Попытаемся?

— Да… — Медленно произнесла она.

— Вот и хорошо. — С облегчением сказала я. — Давай-ка умываться и спать.

— Расскажи мне о вас. — Попросила она на следующий день. — А я постараюсь понять.

Я рассказала ей, как мы живем в обычном частном доме с нашей наставницей — по документам она нас усыновила, а представляется обычно нашей теткой. Мы живем, в общем, как обычные люди. Едим и спим, слушаем музыку и смотрим фильмы, учимся и ведем домашнее хозяйство — все, как у людей. Вот только еще мы должны выполнять свою работу: выпивать жизни. Иногда это действительно необходимо. Бывает, попадет человек под поезд, или утонет — мы чувствуем, когда это происходит, оказываемся там и прекращаем его страдания. Иногда же человек просто состаривается или заболевает. А иногда сам хочет свести счеты с жизнью. Но бывает, что и нет никаких причин выпить чью-то жизнь — и все же мы это делаем.

Еще я рассказала ей, как мы чувствуем баланс жизни — порой все ею переполняется, тогда нам велят выпить чью-то жизнь. Иногда ее мало — тогда мы наоборот, оставляем жить тех, кто вроде бы и должен уже умереть. И не всегда можно понять, почему баланс жизни вдруг нарушился и почему именно так. Ведь иногда людей много и здоровых, — а мы чувствуем, что жизни мало. А иногда людей почти не остается, а как будто их слишком много… Я рассказывала ей, как мы приходим к людям, которые хотят жить, которых любят их родные — и выпиваем их жизнь. Как мы выпиваем ее из невинных детей — даже не всегда больных. И я честно признавалась ей, что это все чудовищно и несправедливо. Я только не готова была рассказать, почему я до сих пор это делала — но она не спрашивала.

После Арина пыталась уложить в голове новые знания о действительности. Понемногу она примирялась со своей ситуацией. Мы опять поменяли место жительства — перенеслись на много десятков километров, в крупный город. За предыдущее жилье я не стала платить, так как денег было мало. Убегая, я прихватила некоторую сумму у соучениц и наставницы, сколько смогла — но деньги имеют свойство заканчиваться, особенно если их так неумеренно расходовать и совсем не зарабатывать. Мне пришло в голову, что можно сбегать всякий раз, когда приходит время оплаты — пока не придумаю, как достать еще денег.

Прошло еще две недели, жизнь вошла в какую-то колею. На новой квартире оказались старенькая видеосистема и море кассет с фильмами — они, да еще немногие книги помогали нам коротать время. Арина ожидала действий от меня — но я пока не представляла, что делать и отмалчивалась. Постепенно мы начинали больше общаться. У нас не было особого выбора, ведь мы бок о бок проводили целые дни. К тому же благодаря этому общению Арина понемногу забывала о своем страхе передо мною — все же я оставалась смертью, и она не могла относиться ко мне как к обычной соседке по комнате.

Сначала мы говорили на нейтральные темы — решали бытовые проблемы, обсуждали фильмы и книги. Постепенно Арина начала рассказывать о себе — о своем детстве, о своей семье. У нее была чудесная семья, я, словно сказку, слушала ее рассказы о родителях, братьях и сестрах — оказывается, в семье было целых шестеро детей. Тему института мы обе обходили — эта часть жизни для нас обеих закончилась. Как-то она попросила меня рассказать о моем детстве и о тех, кто мне близок.

— Даже не знаю, что тебе рассказать. — Пожала плечами я. Детство у меня было нормальным. Нас поначалу лишь учили обращаться к своей силе, убивать не приходилось. Превращаться в скелеты, да — но нас это не пугало, мы ведь это считали нормальным, даже веселым. Игрушек у нас было много. Мы ходили в обычный детский сад и в обычную школу — не знаю почему, но мы чуть не с рождения твердо знали, что нам нельзя выдавать себя и знали, как это сделать. Раньше с нами жила еще одна девочка, она старше меня на пять лет, вроде. Анаремия — мы ее звали Анаре или Аней. Она с нами много возилась. Потом она доучилась в институте и уехала в другой город — наставница ее отпустила, но вообще насколько говорила, так не принято. Она иногда приезжает, но… я с ней перестала общаться.