Трудная позиция - [38]

— Знаете что. Давайте задержим все до понедельника. Соберем педсовет, решим с Красиковым и тогда пошлем.

— Зачем ждать? — не понял Аганесян. — Доложим сейчас, в понедельник опять доложим. Все будет правильно, товарищ генерал.

Забелин недовольно скривил губы:

— Ну что вы говорите, Акат Егизарович? Сегодня донесем, что все у нас хорошо, а завтра...

— А я все же полагаю, что с отчислением Красикова нужно воздержаться, — сказал Осадчий, испытывая Забелина своим прямым, неотступным взглядом.

— Да вы что, смеетесь?! — Забелин рассердился окончательно и, собрав бумаги, торопливо сунул их в руки Аганесяна. — Держите, Акат Егизарович, и тащите к себе.

Осадчему стало не по себе.

— Парткому, я считаю, разобраться в этом деле надо, — сказал он, оставшись наедине с Забелиным. — Какой же может быть педсовет без мнения парткома?

— Да-а, — Забелин пристальным и долгим взглядом смерил Осадчего. — Не знал я, Артемий Сергеевич, что придется нам с вами на таком языке объясняться. Ну ладно, давайте готовьте это свое мнение.

— Не мое, а партийной организации, — уточнил Осадчий. — Но у меня есть еще один вопрос к вам, Андрей Николаевич: с предложениями Крупенина нужно что-то делать.

— А вот этим уж пусть учебный отдел занимается, — резко, не задумываясь, ответил Забелин.

— Отдел не очень старается. У подполковника Аганесяна свои соображения на этот счет. Я разговаривал с ним.

— Я тоже разговаривал и его мнение знаю. А что вы предлагаете, интересно?

— Комиссию создать бы следовало.

— Значит, учебному отделу не доверяете?

— Не то чтобы не доверяю, но Аганесян, по-моему, заблуждается. Да и вообще, как это говорят, одна голова — хорошо, а две все же лучше.

Забелин глянул в глаза Осадчему и сказал, будто подвел черту:

— Нет уж, не будем создавать никаких комиссий. Есть у нас начальник учебного отдела, и пусть думает.

— А я полагаю, что комиссия все-таки нужна, Андрей Николаевич. И на педсовет вынести этот вопрос придется непременно.

Расстроенным и озадаченным вышел Осадчий из кабинета генерала, словно после ссоры с близким человеком, хотя никакой ссоры, по сути, не было, а был разговор, в котором, выражаясь официально, стороны остались на своих позициях. Но дело в том, что у Осадчего с Забелиным, помимо служебных отношений, были еще свои, личные. Завязались они много лет назад, во время трудных десантных боев за остров Эзель, на Балтийском море.

Вышло так, что Осадчего послали тогда в особый зенитно-артиллерийский полк на должность начальника артиллерийского вооружения. А полком тем командовал Забелин. В штабе армии о командире полка говорили как о храбром и умном офицере. Когда после мучительной болтанки на старом продырявленном осколками катере Осадчий добрался до командного пункта, скрытого в каменистых береговых утесах, и представился командиру, тот сказал сочувственно:

— Зря вы старались, вот в чем дело. Есть у нас начальник артвооружения. Не знаю, чего там кадровики мудрят. А впрочем, дело поправимое... — Он по-мужичьи почесал затылок под сизой от пыли пилоткой, подумал секунду-другую и вдруг предложил: — В замполиты хотите?

— Да нет, что вы, — запротестовал было Осадчий, — какой же я замполит? Я и докладов-то никогда не делал.

— А с солдатами вы когда-нибудь разговаривали? — спросил Забелин.

— Почему же не разговаривал, конечно, разговаривал, — улыбнулся Осадчий.

— Вот и давайте соглашайтесь, — не отступал Забелин. — А то мы сегодня утром своего замполита похоронили. Да и куда вам сейчас?.. Обратно, что ли, поплывете?..

Что верно — то верно, обратно только раненых увозили, да и то лишь таких, которых подлечить на месте невозможно было. И Осадчий остался. Почти три недели исполнял он обязанности замполита на горящем день и ночь острове. Исполнял бы и дольше, да новый, настоящий замполит вскорости прибыл, а его, Осадчего, в другой полк на свою должность направили. Но в личном деле у него так и осталось: «Сентябрь 1944. Остров Эзель. Замполит полка». Ну, осталось — и хорошо. Все же запись дорогая, памятная. А после войны эта самая запись обернулась вдруг для него неприятностью.

Началось все с рекомендации, которую написал он старшине Золотухину для вступления в партию. Золотухина знал Осадчий еще по совместным действиям на острове. Знал, как забрел он однажды в темноте к немцам, приняв их за своих артиллеристов, и даже уснул у них в окопе, не разобравшись. А на рассвете убежал с двумя неприятельскими автоматами и с очень важной полевой картой, выхваченной из планшета пристреленного на ходу унтера. В полку встретили Золотухина радостно, похвалили за удаль, никакого другого значения этому факту не придали. Убежал человек — хорошо, значит, с храбринкой, положиться на такого в трудном деле можно вполне. Так, собственно, и Осадчий расценил этот поступок. А в части, где служил Золотухин после войны, усомнились в его действиях на острове. Потому и к рекомендации Осадчего отнеслись с недоверием.

И тут пришлось Осадчему снова встретиться с Забелиным, объяснить ему ситуацию и попросить не остаться в стороне от такого несправедливого дела. Забелин в ту пору недалеко от Москвы в крупном гарнизоне служил и уже звание генерала имел. Принял он своего бывшего замполита очень тепло, по-дружески. Узнав о случившемся, так сильно расстроился, как будто не только его фронтовым товарищам, а ему тоже недоверие выразили.