Трудная полоса - [29]

Оказалось, старики знали и любили Катю Климушину, бывала она у них нередко...

— И лицом бела, и с очей весела наша Катенька. Да жаль, сиротинка она! Ах, кабы и вправду отец родной...

— Иван Иванович, Варвара Тимофеевна, а не говорила ли Катя, откуда она родом? Это очень важно! Припомните...

— Лешак тебя возьми, и не упомню... Старуха, нуть-ка...

— Как будто ленинградская она...

Арсений даже сам заволновался от этого разговора.

— Тогда это верно дочка...

— Ах, кабы так, то-то Катенька зарадуется.— Варвара Тимофеевна вытерла слезы уголком платка.

Впервые Арсений почувствовал, что ему и в самом деле хочется найти эту девушку. Такое вдруг истовое желание... Он наслаждался горячим дымящимся чаем со смородиновым листом, брусничником и молчал...

Его отвели в отдельную комнату. Незаметно задремал он, но глубокой ночью, в час своей вахты, проснулся. Так бывало с ним в начале отпуска. Вот и теперь лежал Арсений в темноте, приглядываясь к теням простых и добротных вещей, и улыбался — море было рядом. Он слышал сквозь тишину деревянного дома его шелест. Будто в своей каюте, только что не качает. И, как в родном экипаже, он уверен в людях рядом.

Он не жалел уже, что согласился на эту поездку.

Скоро снова забылся. А когда утром открыл глаза, отчетливо представлял лицо Кати, как увидел его во сне. Только удержать его в памяти было невозможно...

После завтрака Иван Иванович пошел наверх, на маяк. Арсений отправился с ним. Головокружительный подъем по темным крутым лестничкам, и вот узкая застекленная галерея вокруг зеркального стержня — это и есть собственно маяк.

Море светилось точно само по себе — солнце встало сегодня за плотными шторами облаков, и только редкий луч пробивал серую завесу и маслянистой каплей прыгал по волнам. Арсений глянул на землю. Остров, длинный, как язык усталой собаки, был закутан пеленой тумана, черными колодцами темнели болота... За ними еще полоска леса, а там, далеко, угадывался и пролив...

— Вольготно у вас, с удовольствием бы пожил. Да ведь операцию Климушина не будут откладывать. Ехать надо, Катю искать.

— Что ж, надо так надо... На Северной сегодня ждут катер.

— Туда и отправлюсь...

Твердо ступает Арсений по мосткам тротуара своего города, стонет и прогибается под ногами дерево. Он чувствует себя молодым и сильным и почти счастлив, что решил плюнуть на отпуск, довести это дело до конца. Он уже побывал в управлении, узнал, куда перевели Катю, даже заручился согласием ее начальства на отпуск без содержания. Билет на самолет — в кармане. До отлета еще пять часов, можно и передохнуть. Он поднимается к себе в квартиру, садится на тахту и звонит в больницу, Глебу.

— Прими отчет, старик. Следы Кати нашел, похоже, что это она, все сходится, росла без родителей, сама из Ленинграда. Но работает она сейчас в другом месте — и я лечу туда, а ты готовь стармеха к встрече. Что, уже готовишь к операции?

Арсений слушал, что говорит Глеб, и лицо его мрачнело.

— Ясно, потороплюсь, но ты дай ему надежду, скажи, что теперь уж адрес Кати точный, и увидишь, у него достанет сил перенести операцию... Что годы? Здоровый он, да ты его еще не знаешь! Воля к жизни! Ну, то-то... Я думаю, мы вернемся скоро, завтра, может быть... Пока...

Арсений долго разглядывал желтые и красные лабиринты на небольшом коврике. Узоры, цвета переплетались, создавая светлую, нарядную картину, орнамент строгий и легкий одновременно. Он успеет, должен успеть...

Татьяна, конечно, посмеялась бы над ним, сказала, что это — та самая филантропия, которую он всегда презирал. Она обвиняла его в эгоизме, в потребительском отношении к жизни, говорила, что он не способен на бескорыстный порыв.

И в самом деле! На Глеба он злился, что тот втянул его в эту историю. Не помани охота, еще неизвестно, согласился бы он на эту поездку или нет. Судьба стармеха, в сущности, его никогда по-настоящему не трогала. Он не привык быть щедрым. Тому же Климушину дерзил, обижал, наверное, пожилого человека, защищая, как казалось, свою независимость...

А, впрочем, в чем, какая его вина? Ерунда все это! Не трус. Корысти, карьеры не искал, старался всегда быть честным. Не лгал даже женщинам — ни Таньке, ни другим чаечкам, ничего им не обещал... Ворох достоинств...

Не удержался, позвонил Татьяне. Ответил мужской голос. Молча положил трубку. Неужели не розыгрыш? Неужели Татьяна и в самом деле подумывает о замужестве? О нормальной спокойной жизни. Конечно, с ним покоя бы не было.

Что ж, Арсений Никитич, петушись не петушись, а уж тридцать пять — и одинок, как пень. Позади молодость, шумная, веселая, а в итоге пусто. В итоге надо делать то, что ты должен делать. В данный момент собираться и ехать в аэропорт.

Ночь была прохладная, ясная, какими бывают августовские ночи на Севере. Самолет сел в соседнем селе, никакой попутки не подвернулось, и Арсению пришлось шагать десять километров пешком. Хорошо, хоть луна освещала дорогу. Хором выли собаки. Деревня спала, замерла часовенка на косогоре, но еще горел свет в большом доме за околицей. Похоже, метеостанция...

Открыл дверь грузный, лысеющий мужчина лет сорока, как выяснилось, сам начальник метеостанции, Виктор Петрович.