Трудная пациентка - [14]

– Будем опылять ваше чудо-юдо дальше.

Уголки рта Русланы поползли вниз.

– Но химиотерапевт обещал, что это последний курс.

– Продезинфицируем логово, – подмигнул Бердин. – А ну как у него там кладка? Так чтобы ни одна комиссия не придралась. Или вам не нужно лететь?

– Да, да! – поспешно отозвалась пациентка. – Вы меня не слушайте, Леонид Сергеевич. Простите, что ною… Устала очень. Я всё выдержу. – Она смущённо глянула на доктора. – Мне лететь очень-очень надо! Знаете, когда я провожала их, сын плакал, говорил – мама не любит его, потому что остаётся… Мне нельзя не лететь.

– Понимаю.

– Ну, как там? – Руслана, не отрывая глаз, смотрела на руки Бердина, перебиравшие снимки. – Даже капельку не лучше?

– Будет лучше. Поищем новые пути. Прооперируемся. Лёгкие почистим… жировичок из-за брюшины уберём. Над новой схемой 'химии' подумаем. Каждый организм индивидуален. Вероятно, другой препарат пойдёт легче.

– Понятно. – Женщина отвернулась. За годы работы Бердин так и не привык к этому, первая реакция при плохих новостях – обида на того, кто весть принёс. Через секунду, конечно, всё изменится. Руслана возьмёт себя в руки. Соберётся. Усилием воли и разума перебросит злость на болезнь. Или заплачет. Но первое мгновение всегда самое трудное.

– Сколько вашему сыну? – спросил Леонид Сергеевич, чтобы разбить растущую между ними стену.

– Шесть. Какое это имеет значение?

– У нас масса времени.

– Для чего? – Она обернулась.

– До свадьбы сына, где вам надо будет перекинуться парой тёплых слов с его будущей тёщей.

Ход был шит белыми нитками, но Руслана хмыкнула. Ледяная стена начала подтаивать.

– Можно посмотреть мои снимки? – спросила она вдруг.

– Зачем? – насторожился Бердин. – Неспециалисту в них трудно разобраться.

– Мне будет легче представлять чудище… – Пальцы действующей левой руки скомкали на груди покрывало.

– Хорошо, – Леонид Сергеевич вынул из папки увесистую пачку. – Здесь все. До операции. После неё. После лучей и химий.

Пока Руслана перебирала снимки, Бердин внимательно изучал лежащее на прикроватном столике яблоко. Похоже на Марс. Большое, ослепительно жёлтое с коричневатой вмятиной на тугом боку. Дорогой подарок с одной из планет-'челноков'. Интересно, кто угостил? Кто-то из небедных пациентов. На Земле такие яблоки больше не растут. Остались дички. Мелкие, кислые. Не требующие ухода. Какое-то яблоко преодолело миллионы километров, человек же… А человеку обязательно нужно превозмочь эти километры, чтобы сказать сыну, как любит его. Хотя бы на прощание.

– Это что?

Бердин вздрогнул.

– Где?

Руслана протянула ему яркую глянцевую картинку.

– Ах, это! – Леонид Сергеевич почесал бороду. – Случайно попало. Это Земля.

– Интересно. – Руслана положила снимок на согнутую в колене ногу. – А красненькое? Похоже на контраст в МРТэшных снимках.

– Нагуали. Только… не красные они. Подкрасили для красоты.

Женщина долго рассматривала рисунок. Потом едва слышно протянула:

– Бе-е-едная…

Доктор Бердин уже несколько часов сидел за столом. Снова не спалось. Принесённый вечером Дарьей кофе давно остыл. Истории болезней, выстроенные в голографическом поле аккуратным столбиком, ждали своей очереди. Леонид Сергеевич смотрел на папки. Пока они вытягиваются ровненьким списком файлов, кажутся такими безобидными. Но открой каждую из них, прочти фамилию и начнётся: чьё-то лицо, отчаяние в глазах, шёпот, слёзы, сжатые зубы, лица родных или, что ещё хуже, только расставленные на тумбочках фото… Миллионам можно сопереживать, но рыдаешь всегда над одним – это Леонид Сергеевич хорошо знал.

В тот день Арина дулась. Она не могла простить, что муж так и не оформил себе карту на выезд.

– Осталось немного, – уговаривал он, виновато чмокая жену в висок. – Эвакуация клиники – дело почти решённое. Прилечу месяцев через восемь… Может быть, через годик.

Тринадцатилетняя Василиса дулась тоже. Но по другой причине. Она хотела остаться с отцом. Леонид подозревал, что на то у неё имелись более веские причины, чем дочерняя любовь (дружок Костик, например, чья семья не смогла попасть в первую волну эвакуации).

Бердин старался сгладить острые углы и месяцы перед отлётом баловал своих упрямиц, как мог. Кажется, они даже начали этим пользоваться.

Он улыбнулся.

Космодром оказался громадным мегаполисом с развитой инфраструктурой. Несчётное множество транспортных узлов, вокзалов и пространственно-временных диафрагматорий, откуда текли и текли людские потоки. Сегодня стартует третья партия кораблей. Заселялись первые две рукотворные планеты. Да, тогда их было всего две.

Служащие космодрома пытались поддерживать хотя бы видимость порядка, систематизировать движение живых стремнин. Но провожающие упорно не покидали зоны для отъезжающих, отъезжающие не желали сидеть в отведённых им отсеках и смешивались с толпами провожающих. Люди сновали туда-сюда, искали родных и знакомых из других групп, пытались меняться посадочными талонами, а то и пропихнуть кого-то по своей карте в накопитель. Всё куда-то неслось, кричало, путалось – неразбериха и Содом с Гоморрой!

Прозрачные стены открывали невиданную картину – неоглядное пространство, уставленное сверкающими монстрами, каждый с его клинику величиной. Сколько их! Неужели эти исполинские машины пару часов спустя взмоют ввысь, пробьют слои атмосферы, выйдут в подпространство…