Трудная миссия - [22]

Где-то летом 1941 года состоялся коктейль-парти по случаю моего посвящения в военно-морской атташат (я был не только главой военной миссии, но и некоторое время военно-морским атташе).

Торжество проходило в каком-то старинном особняке.

Стены его были украшены гобеленами. Хрустальные люстры, отражаясь в зеркалах, излучали мягкий свет. Гости сбились мелкими группками, тихо переговариваясь.

Меня встретил дуайен военно-морского атташата — атташе при бельгийском посольстве. Я был заранее предупрежден, что американский военно-морской атташе контр-адмирал Кёррк ведет себя несколько высокомерно. Не будучи дуайеном, он старался подчинить своему влиянию весь атташат. Когда я появился в зале, этот высокий человек стоял с рюмкой в руке, оживленно беседуя с дипломатами латиноамериканских стран. Те подобострастно хихикали, кивали ему и заискивающе улыбались.

Сопровождавший меня полковник Стукалов шепнул:

— Американский босс. По крайней мере так он себя видит. Считается здесь главной фигурой.

Я поздоровался за руку с каждым, в том числе и с американским атташе, а затем беседовал с теми, кто оказался по соседству, шутил, улыбался, краем глаза наблюдая за Кёррком. Замечал, что и он следит за мной. Американский коллега явно был озадачен: почему это я, представитель страны, которая, как он считал, вот-вот рухнет под ударами гитлеровских армий, не счел нужным специально подойти к нему и поговорить.

Прием прошел удачно: мужество и доблесть советских Вооруженных Сил были в центре внимания. Меня поздравляли, произносили тосты в честь нашей Родины.

Постепенно все стали расходиться, прощаясь с дуайеном. Я оглянулся и увидел, что мистер Кёррк о чем-то беседует со Стукаловым. Интуиция подсказала, что речь идет обо мне. Так оно и было. Уже в машине по дороге в миссию Стукалов сказал:

— Очень вы расстроили мистера Кёррка.

— Чем же?

— Ну как же — за весь вечер не поговорили с ним.

Он мне сказал: «Ну и характер у вашего адмирала — твердый орешек». Теперь, думаю, он на вас будет зуб иметь.

Но предсказание Стукалова не сбылось: мои отношения с Кёррком наладились. Вскоре его назначили в американское посольство в Москве. И опять состоялся прием, устроенный все тем же дуайеном, теперь уже по случаю отбытия Кёррка.

По традиции отъезжавшему члену атташата полагалось дарить какой-нибудь сувенир. Дуайен преподнес Кёррку кинжал. При этом дуайен, естественно, не преминул отметить ту роль, которую сыграл виновник торжества за время пребывания в Лондоне, и, между прочим, сказал:

— Этот кинжал, мистер Кёррк, — особенный. Он сделан из металла первой упавшей на Лондон бомбы.

— За подарок спасибо, — ответил Кёррк. — Я этого не забуду, как, впрочем, не забуду, что вы, мсье дуайен, уже второй раз убираете меня с поста военно-морского атташе.

Последняя фраза заключала намек, что Кёррк уже однажды служил военно-морским атташе в Лондоне и с этой должности был направлен в какую-то другую страну. В какую — не помню. Да и не это главное. Важно, что сейчас Кёррк уезжал в Москву. Это было повышение: ведь военное сотрудничество между СССР и США расширялось.

На сей раз Кёррк сам подошел ко мне. И, шись, добродушно заметил:

— А ведь при первой встрече вы меня поделом… Ну да я не в обиде. Вот еду в вашу столицу…

Мы поговорили с Кёррком о Москве, о его новой должности. Я высказал надежду, что мистер Кёррк приложит все усилия, чтобы упрочить взаимопонимание между нашими двумя странами в интересах разгрома общего врага.

Я не предполагал тогда, что через два года встречу Кёррка уже в качестве командующего военно-морской группой во время Нормандской операции. Об этой операции я расскажу позже.

Уже в 1942 году, когда военное сотрудничество стало расширяться, в Лондоне все чаще и чаще стали появляться советские моряки, летчики, армейские специалисты. Они, как правило, приезжали осваивать новую технику. Помню, как-то прибыла большая группа летчиков-испытателей. Это были молодые, веселые и свойские ребята. Незнакомая страна, новые люди, новые машины — все представлялось им любопытным и интересным. Поскольку, как я уже говорил, русские тогда были в большой моде, то наши офицеры были нарасхват. Их буквально затаскали по всякого рода обедам и коктейль-парти. Особенно теплые отношения установились у наших летчиков-испытателей с американскими летчиками. Словом, те и другие — душа нараспашку. Но мне было известно, что у американцев туго набиты кошельки, а у наших же денег было негусто: валюта, по понятным причинам, экономилась.

Перед отъездом летчиков я собрал их в миссии и сказал:

— Ну вот что, друзья, вас принимали тут гостеприимно. Пора давать ответный ужин, показать русское хлебосольство.

Летчики робко намекнули на скромность своих средств.

— Не беда, — возразил я. — Деньгами поможем. Зал миссии к вашим услугам.

На другой день был устроен банкет. Тосты произносились самые задушевные. Хозяева и гости обменивались сувенирами, адресами, клялись не забывать друг друга и как следует всыпать Гитлеру.

Самому мне на банкете быть не довелось. Но мне рассказывали, насколько трогательным был этот прощальный ужин, насколько ярко проявились союзнические чувства обеих сторон. Американские летчики остались довольны русской водкой и своими новыми друзьями. Нашлись энтузиасты, которые поехали провожать наших ребят и даже сели с ними в поезд, выражая готовность следовать вместе чуть ли не до самой России.