Трудная книга - [15]

А что значит, дорогой товарищ из Магнитогорска, судить сурово, но справедливо? Разве не отсюда возникают те самые «рассуждения», против которых вы возражаете, — и о причинах, и о мотивах преступления, и о личности преступника, и о возможности его исправления. Разве ваша оговорка «судить только виноватых» не содержит множество других проблем правосудия, касающихся и порядка суда и состава судей, их политического и нравственного уровня и принципов, по которым можно судить — виноват человек или не виноват, а если виноват, то как его наказывать? А куда мы уйдем в решении этих вопросов от общего прогресса? Ведь в конце XVIII века, например, во Франции смертная казнь полагалась за 115 преступлений (в том числе за недозволенную продажу соли, за домашнее воровство прислугой, за ночное воровство), а в конце XIX века это число сократилось до восьми. В России XVI и XVII веков смертная казнь полагалась за ловлю селедки, за торговлю целебным корнем ревеня, за обвешивание при продаже соли. А публичная казнь, за которую вы ратуете, давным-давно отменена во всех культурных государствах. Так куда же вы нас толкаете? Так что, дорогой товарищ, все не так просто.

Правы ли вы в своем гневе против преступников? Правы. Правы ли вы в своем стремлении полностью и поскорее очистить нашу жизнь от преступности? Безусловно! Но правы ли вы и защищаемый вами «несчастный», как вы выразились, Иванов в своих выводах, таких крайних и решительных? Вот здесь мы не можем не задуматься, потому что здесь и заключается, повторяю, главная ошибка обывателя, при которой суровость превращается в злобность, а гражданский гнев — в примитивную ненавистность и «грубо-коммерческую выгоду». Но насколько глубже и сложнее все бывает в жизни!

«Я вам пишу с самого дна глубокой пропасти, откуда уже нет возврата. Я прочитал в «Юности»[6] вашу переписку с Виктором Петровым, который стоял у края такой пропасти и удержался. Но так, видно, получается в жизни: человек плохой делается хорошим, а хороший становится плохим. Так получилось у меня. Я был комсомольцем (хотя в душе остаюсь им и сейчас), в школе я был заместителем секретаря комсомола, в строительном училище — комсоргом группы, на производстве — хорошим общественником и имел самые положительные характеристики, и вдруг, в один момент я стал убийцей, больше того — отцеубийцей.

Дочитав до этих строк, вы можете выбросить эти два моих листочка и, может быть, вы будете правы, но, я прошу вас, дочитайте до конца. Когда родной отец издевается над семьей, над детьми, когда он все несет из дому вплоть до занавесок и пропивает, когда он посылает сына воровать… Мне трудно сосредоточиться, я очень волнуюсь, ибо чувствую большой переворот в себе. Нет, я не жалуюсь и не прошу помощи, но просто, хотя уже прошло четыре года, я не могу вместить это в голову. Григорий Александрович! Не осуждайте меня и поймите как человека. Я не знаю своего будущего, в жизни передо мною мрак, и этот мрак никакие силы не могут разогнать».

Перед нами убийца, но разве это такой же убийца, как Ионесян?

Вот в чем сложность!

Да, кара бесспорно необходима, и, если нужно, суровая кара. Но одно наказание никогда не решало и не может решить проблему преступности, это тоже бесспорно. Об этом говорили К. Маркс, В. И. Ленин, этому учит Программа нашей партии.

Еще в прошлом веке виднейший прогрессивный деятель, можно сказать классик русской юриспруденции, А. Ф. Кони говорил о «неприемлемости односторонних взглядов на преступника, как на безразличный объект для применения наказания, как на несущего на себе проклятие атавизма и наследственности или как на вредного зверя, по отношению к которому общество в своей совокупности имеет право необходимой обороны».

Так куда же вы, товарищ Иванов, нас толкаете? Назад, за Кони, за девятнадцатый век и дальше?

Вы строите все свое рассуждение на понятии безопасности, но прочтите то место в работе К. Маркса «К еврейскому вопросу», где он говорит, что безопасность — это «понятие полицейское». «При помощи понятия безопасности гражданское общество не возвышается над своим эгоизмом. Безопасность есть, скорее, гарантия его эгоизма».

Значит ли это, что мы против безопасности? Значит ли это, что мы против естественного законного «эгоизма» и общества и отдельного человека и против его гарантий? Нет, и ни в коей степени. Это значит только, что нужно смотреть дальше эгоизма и глубже. Защищая и оберегая, нужно думать о том, как сделать так, чтобы не нужно было защищаться и оберегать себя. Так узкая, «полицейская», по выражению Маркса, задача превращается в широкую, общественную.

Вне этого, без участия самих масс, без самой широкой и деятельной активности народа, одними только административными мерами, невозможно покончить с преступностью, как и с другими уродливыми явлениями нашей жизни.

Кстати, в ответ на эту «философию» — «заталкивать, чтоб не вылезали» — очень интересное письмо прислал А. М. Марценюк с дальнего севера, с базы морского промысла:

«Я прочитал выражение врача из Барнаула, что, мол, преступников нужно «заталкивать» куда-то на север. Так что же он думает — на севере живут одни бандиты? Он хочет столкнуть их от себя, а нам прислать на воспитание? (Жаль, вы не напечатали полностью его фамилию, я бы ему отписал.) Север сейчас такое же понятие, как и средняя полоса и юг. Советская власть везде, и люди везде живут по-советски, по совести и трудятся, не считаясь ни с чем. Мы все, честные люди, строящие коммунизм, должны влиять на таких элементов, видеть людей, которые начинают опускаться. А самое основное — воспитание детей».