Трубадура - [11]

Степан не нашелся, что сказать. А тут ему принесли добавки. Тарелку он вычистил хлебом до блеска.

За чаем разговор шел о семье Дуровых. Сначала Павел Корнеевич рассказывал о женщинах старшего поколения – своей супруге и сестре, в самых теплых выражениях. Потом переключился на дочь.

- Леночка сегодня на дежурстве, увы, не составит нам компанию.

Степа этому только рад был – впечатление Елена Преужасная пока произвела такое, что общение с ней хотелось свести к минимуму. Тура при упоминании имени матери и вовсе заметно поскучнела.

- А дежурство – это где? – проявил Степа вежливый интерес. Хотя, честно сказать, мрачное лицо Туры было явно сигнальным, но тут уж выбирать – профессор-то явно был настроен на общение.

- Леночка в третьей городской работает.

- Врач? – в общем-то, ожидаемо. С таким-то отцом.

- Да нет, знаете ли… - неожиданно стушевался Павел Корнеевич. – Она, в некотором роде не совсем врач, и…

Тура фыркнула.

- Елена Павловна охранником трудится. Сидит на входе и проверяет, чтобы все были в бахилах. У нее даже табельное оружие есть, угу. Резиновая дубинка. Она ее даже применять умеет, - и, после паузы, и прямо глядя в глаза Степе, добавила с отчетливой глумливой интонацией. – По прямому и особенно косвенному назначению.

Степа подтекст уловил отчетливо и покосился на профессора. Дуров смущенно прокашлялся. Но смолчал. Понял ли неприличный намек – сказать трудно. Вероятнее всего, нет. Поправил галстук, отпил чаю. И продолжил разговор уже о следующем поколении.

- Самая моя большая беда и боль – это знаете что, Степан Аркадьевич? Что Турочка не стала поступать в медицинский. А ведь у нее способности. Но вбила себе что-то… - Дуров сокрушенно покачал головой.

- А моя самая большая печаль – это то, что ты меня в мореходку не пустил поступать! – деланно веселым тоном произнесла Тура – кажется, ей было неловко за свою недавнюю резкость.

- Тура, это совсем не женское дело! – сердито насупил брови дед.

– А во мне, может, дуровские флотские корни заговорили, - парировала внучка. Разговор был явно с давней историей, но Степа никак не мог поймать интонацию – шутят или нет? – Или рённингеновсие капитанские гены прорезались.

- Тура! – отчего-то сердито одернул девушку Павел Корнеевич. – Подлей-ка лучше гостю чаю.

Привычку помогать Туре убирать со стола можно было уже считать закрепившейся. Ему буркнули «спасибо» и выдали полотенце - вытирать посуду.

- Слушай… - Степа пристроил кружку на примеченное ранее место. – А ты, правда, что ли, в мореходку хотела поступать?

- Была такая блажь, - пожала тонкими плечами девушка. – Тогда как раз второй год как стали девчонок принимать. Мечтала, да. Но дальше мечты дело не пошло. Там же математику надо знать, физику. А у меня с этими предметами как-то не сложилось в школе. – Вручила Степке кастрюлю и вдруг тихо добавила. – У меня отец – капитан.

- Настоящий? – почтительно поинтересовался Степан. Он сам вырос у моря, и уважение к морскому делу впитал с соленым воздухом.

- Настоящее не придумаешь. По морям ходил – Балтийское, Северное, Норвежское, Баренцево. Потом списали на берег.

- Почему? – вопрос вылетел сам собой.

- Пил, - после паузы. – Сильно. – А потом без паузы. - Кастрюлю в тот шкаф. Там, на верхней полке расписка лежит. И ты про Кокоса обещал рассказать.

- Не кокос, а Кос, - вообще, на «Кокос» Степка реагировал обычно бурно и обидчиво, но тут – почти не задело. – Я в греческом клубе играл два года. Фамилия – Кузьменко, Кузьма – это от греческого Косма. Так меня и перекрестили в Коса.

Она рассмеялась - мягко, без издевки.

- А ларчик просто открывался. Греция, значит. Надо же…

Степка потрогал рукой на предмет надежности и устойчивости древний на вид стул, оседлал его и неожиданно пустился в откровения.

- У меня там родственники. Дальние. Дед был греком. Константинас Георгадис. А меня что-то после армии никуда не брали – играть, я имею в виду. Тухляк был, короче. И я поехал с родней знакомиться. А там, - щелкнул пальцами. – Р-р-раз – и сложилось. Понравился я «Олимпиакосу» - и два года за них играл.

- Ого, - Тура вручила ему пригоршню ложек и вилок. – А как тут оказался?

- Продали, - пожал плечами Степка, методично вытирая между зубчиками.

Она звонко рассмеялась.

- Продали?! В Греции не в курсе про отмену крепостного права?

- Ладно, поймала, - ответно улыбнулся Степан, укладывая столовые приборы в ящик. – Это называется трансфер.

- И как тебе после трансфера тут?

- Нормально. Мне тут привычнее. А по деньгам даже выгоднее.

- Знаешь, - она выключила воду и обернулась от раковины. Оглядела его всего – верхом на стуле, копна черных кудрей, большие глаза и тонкий ровный нос. – Ты похож на грека. Я вот греков себе именно так и представляла.

- Знаешь, - в тон ответил он, разглядывая ее тонкую фигуру в неизменном черном и белые волосы. «Цвета льна» - вылезло откуда-то в голове. – Ты тоже похожа на норвежку. Я норвежцев именно так и представлял.

- Здорово, когда люди не обманывают твоих ожиданий, верно? – сказала она тихо вдруг. И, пока Степка от удивления округлял глаза, поспешно добавила: - Ты в душ идешь? Я хочу принять ванну, раз Елены нет.