Трубачи трубят тревогу - [6]

Гимназисты через соучеников-провинциалов узнавали и другое — о разгуле карателей в Конотопе, Клинцах, Шостке, Глухове и в других городах и селах. Женя Журавлев, ровесник Юрия, поведал своим товарищам о том, что творилось в селах и деревнях его родной Козелецщины. Слушая захватывающий рассказ о бесстрашии девятнадцатилетнего революционера Саввы Иванины, молодежь, увлекавшаяся романтикой народных восстаний, понимала, что не перевелись еще на Украине последователи Устина Кармелюка.

В один из февральских дней 1906 года, в день казни большой группы осужденных, по указанию революционного подполья была устроена обструкция во всех тюрьмах Черниговщины. В одиночке козелецкого острога содержался участник вооруженного восстания Савва Иванина, высокого роста и богатырского сложения молодой человек.

Арестанты, по условному сигналу Иванины, разобрав нары, забаррикадировались в камерах. Вышибли окна и, раскидав печи, забросали надзирателей кирпичами. Полиция, вызванная в тюрьму, не в силах была что-либо сделать. Прискакали драгуны. Пьяные, пустив в ход шашки, они штурмом брали одну баррикаду за другой. Ворвавшись в камеру к Иванине, каратели не могли с ним справиться. Руки молодого бунтаря, вцепившиеся в косяки двери, словно примерзли к ним.

Драгунский унтер прикладом нанес Иванине удар сзади. Спустя полчаса, когда Савва пришел в себя, он уже ничего не видел и не слышал. Зрение вернулось к нему не сразу — через полтора месяца, а слух — через два. Закованного в кандалы Иванину, будущего комиссара одной из бригад червонного казачества, под конвоем увезли в иркутский централ.

Евгений Петрович Журавлев, сын козелецкого народного учителя, ставший впоследствии начальником войсковой разведки червонного казачества, в Отечественную войну — командарм, генерал-лейтенант, и сейчас с большой теплотой вспоминает о встречах с Коцюбинским. Писатель часто беседовал с гимназистами. Возвращаясь с занятий, она шумной гурьбой появлялись в сквере (против городской ратуши), в котором любил гулять Михаил Михайлович.

— Царю нужны верные слуги, — говорил писатель, обращаясь к юношам. — Но, вопреки воле начальства, гимназии воспитывают и слуг народа. И они, эти слуги народа, обязаны знать больше, чем слуги царя. К чему я это говорю? К тому, чтоб напомнить вам, что ваша пора — это пора учебы... Знаем мы о ваших тайных кружках. Знаем, что каждый из его членов вызубрил назубок гневные речи Демосфена и Сен-Жюста. Знаем, что ваши юные сердца, жаждущие подвигов, полны стремления «глаголом жечь сердца людей». Но всему свое время. Придет и для вас святая пора борьбы... Она не за горами... В одном я уверен, дети мои, — вам не придется повторять: «Суждены нам благие порывы, а свершить ничего не дано»...

Слова Коцюбинского оказались пророческими. Пройдет каких-нибудь семь лет, и один из юношей по воле партии станет главнокомандующим советских войск Украины, а другой — строителем и вожаком ее боевой конницы — червонного казачества.

— Отец, а что ты скажешь о генерале Раевском? Под Бородином кто повел в огонь своих мальчиков? — Юрий с укором в больших голубых глазах посмотрел на отца. — А ты? Ты жалеешь нас?

— Что ж, Юрко, генералу Раевскому честь и хвала! Не зря его славил и Пушкин. Но мы пока не на поле боя. Голубь не вытолкнет из гнезда птенцов с неокрепшими крылышками. Жизнь — это непрерывный поток. Сейчас пора одних, а спустя немного подхватят эстафету другие.

Но молодость не любит ждать. Виталий с головой ушел в «бунтарское дело». Оно надолго разлучило его с милой усадьбой Коцюбинских, с Оксаной, чьей дружбой он дорожил.

В 1913 году Юрий, Виталий, Ахий Шильман[4], Алексей Стецкий, Валя Шаевич, Лазарь Аронштам, Валерий Имшенецкий и другие товарищи создали революционный кружок, примкнувший через год к социал-демократам.

Началась война 1914 года. Черниговское революционное подполье, связанное с Петроградом и Киевом, широко развернуло пропаганду против нее. Жандармы арестовали гимназистов Семена Туровского, Михаила Зюку, Михаила Бунина, Наума Горбовца, когда те расклеивали антивоенные листовки. Арестованных выслали в Вятку.

Но семена, брошенные подпольщиками, дали всходы: черниговский гарнизон глухо бурлил. Жандармы, неистовствуя, схватили на улице Виталия Примакова. При обыске на квартире Муринсона, где проживал Виталий, были найдены революционные листовки. 14 февраля 1915 года многие молодые черниговские социал-демократы очутились под стражей. Случайно избежал ареста лишь Юрий Коцюбинский, заболевший тифом.

В мае Виталия Примакова, Марка Темкина, Анюту Гольденберг увезли в Киев, на суд.

Большая группа черниговской молодежи провожала арестованных в Киев и даже сумела пробраться в зал заседания суда. Была там и Варвара Николаевна.

Молодой Виталий смело бросил в лицо царским судьям: «Да, мы распространяли листовки, но не считаем себя виновными. Мы это ставим себе в честь и в заслугу перед народом».

Измученная Варвара Николаевна и страшилась за судьбу сына, и в то же время гордились им. Жандармы, пытаясь играть на ее материнских чувствах, предложили ей уговорить Виталия отречься от революционных убеждений, признать вину и принести публичное раскаяние. Обещали за это смягчить приговор. Юный Виталий, к радости матери и всех друзей, с презрением отверг гнусное предложение царских охранников.