Тропы вечных тем: проза поэта - [5]

— Это казак. Вот бляха, вот шашка, а вот газыри. Пусть спит покойно.

Кликнули учёных мужей. И учёные мужи по бляхе узнали полк, а ещё узнали, что тот полк воевал на Туретчине. Всё это слышал сын старого казака, Пётр Петрович, и крепко задумался.

Первую могилу засыпали скорой землёй, а для старого казака выкопали другую рядом. Когда стали хоронить, то ставни хаты сами собою упали наземь. Свет вошёл в хату, и она стала видеть. Стала смотреть, как провожают в последний путь её хозяина. Говорили от малого ума, что кто-то вытащил гвозди и ставни слетели с ветхих петель на землю. Бывает и такое.

Кубань отпела старого казака. Его похоронили с честью. И поставили на могилах два крепких креста.

1992

СЛУЧАЙ В ДУБЛИНСКОЙ ГОСТИНИЦЕ Рассказ

Жизнь и трепет Ирландии зависят от Гольфстрима. А Гольфстрим зависит от солнца. Солнце разгневалось и пустило огненные языки. Поэтому седой Гольфстрим пробудился прежде времени и дёрнулся так, что раздался великий гул, затрещали арктические ледяные поля, их южная часть откололась и поплыла в открытые воды. Несметная сила плавучих ледяных гор направилась к зелёным берегам весенней Ирландии. На острове резко похолодало…

Что случилось в дублинской гостинице, трудно сказать сразу, ибо ответ раздваивается. Во-первых, это случай ирландский, а во-вторых, он произошёл с русским человеком. А вообще, тут игра совпадений. Дурная погода совпала с плохим состоянием человека. Судьбе было угодно, чтобы обе расстроенные стихии, воздушная и человеческая, совпали в одном худом месте.

А теперь можно вести рассказ от первого лица.

Я проснулся от скверного предчувствия и глянул на календарь: 11 мая 1993 года. Как раз день моего выезда за границу. За окном стояла ясная и мягкая погода, что совсем не соответствовало моему тяжёлому похмельному состоянию. Я бросил кое-какие обиходные мелочи в дорожную сумку, затолкал туда зачем-то долгополый сиреневый плащ и, пошатываясь, вышел на улицу. Сел в первую попавшуюся свободную машину и поехал в Шереметьево-2. Натощак меня укачало на ровной дороге и стало тошнить.

— Друг, — обратился я к водителю, — постой где-нибудь в подходящем месте, мне тяжко.

Как только мы выехали за черту города, он остановил машину возле первой берёзки. Долго я качался возле той берёзки. Водитель с пониманием наблюдал происходящее: меня изнутри сотрясали сухие колики. Вдобавок его развлекало совпадение: каждый раз, когда моё тело дёргалось, точно так же дёргалась тонкая берёзка, за которую я держался рукой. Мой желудок был пуст, голова тоже. Тошнить было нечем. Я кое-как отдышался, и мы тронулись дальше.

В аэропорту я встретил своих попутчиков: мужчину и женщину. О мужчине сказать нечего, о женщине можно сказать, что она могла бегло семенить по-английски и в этом качестве пригодилась потом.

Я слонялся по залу ожидания, как тень. Между тем мои попутчики завели разговор об Ирландии. Я слышал только: Джойс да Джойс, и ничего больше. Будто англоязычная писанина Джойса выражала суть Ирландии! Стало быть мои попутчики ничего не знали о стране, куда направляются. Я хоть читал великие ирландские саги и кое-что знал о мужественном, суровом, доверчивом древнем народе, в подробном воображении которого большое место занимала сильная прекрасная женщина. Ещё я слыхал о качающемся камне. В мире есть три качающихся камня: один в Индии, другой в Южной Америке, а третий где-то в Ирландии. Признаться, я летел в эту страну с тайной мыслью увидеть каменную диковинку. Стоит одна отёсанная глыба на другой плоской глыбе; стоит в одной точке и качается. Уже тысячелетия прошли, а она всё качается. Ни бури, ни осадки, ни рука человека не сдвинули её с точки соприкосновения. Какая хитроумная статика! Правда, насчёт руки человека бабушка надвое сказала. В наши подлые времена всегда найдётся злоумышленник, способный подложить под этот качающийся камень мощную взрывчатку и разнести его вдребезги… Боже, как мне тошно!

Наконец объявили посадку. Мы сели в полупустой самолёт русского Аэрофлота и на десять дней покинули родину, или то, что от неё осталось. Во все четыре часа полёта я не сомкнул глаз, хотя не видел ничего, кроме переднего кресла. Я отказался от обеда, но чуткая обслуга в образе милой девушки подала мне чашку чая с ломтиком лимона. Я надкусил лимонный ломтик, выпил чашку чая и попросил девушку срочно принести гигиенический пакет. Она принесла сразу три пакета. Один пакет я тотчас использовал по назначению и в тупом оцепенении стал ждать, что со мною будет дальше. Ничего не произошло. Самолёт приземлился. Только мы вышли из него и стали спускаться по трапу вниз, как нас уже пробрал до костей леденящий ветер с дождём. Я спасся от неминучей простуды долгополым сиреневым плащом, который извлёк из дорожной сумки. Легко одетые попутчики позавидовали моей предусмотрительности. Они стучали от холода зубами, а женщина, я помню, даже завизжала. Первым человеком, который с нами заговорил, был таможенник. Мы не поняли, что он говорил, а наша спутница, услышав, смутилась. Ответила ему по-английски. Таможенник махнул рукой на нас и пропустил.