Тропы вечных тем: проза поэта - [248]

— Лиза, ты кушала?

Она молчала, но она не ела.

— Знаешь что: умой лицо и расчешишь. У тебя красивые волосы, а ты за ними не ухаживаешь.

[Это подействовало.] Она умыла лицо и расчесала волосы. Я заставил ее сменить грязное платье и только хотел выйти, как быстро через голову она стала снимать с себя грязное платье, глядя на меня вызывающими глазами. [Ого!] Это было слишком. [Не хватало ещё, чтоб она меня обругала последними словами] У меня кончалось терпение. Мне захотелось наорать на неё благим матом и сказать ей всё, что о ней думаю. Но я повёл её в кафе. Она недоумевала и озиралась, как в лесу. А суп хлебала громко на всё кафе. Я в это время выстукивал по полу дробь.

— Лиза, я люблю читать книги.

— Фи, — сморщилась она и стала ковырять вилкой в зубах.

Это становилось невыносимо. Я презирал себя: я говорил и не знал, какое скажу следующее слово.

— Ты напрасно не любишь книг. У меня был друг Шурка.

— Шурка, — повторила она, прослушивая это слово, как-будто училась иностранному языку.

— Мы с ним всё время ездили зайцами на поездах. И до того любили книги, что свесив ноги с крыши последнего вагона, читали какую-нибудь книгу. Вагон болтало, и мы водили пальцем по строчке, чтобы не потерять её из вида.

— Ты ездил зайцем, — [оживилась] [загорелась] воскликнула она, — а тебя ловили мильтоны?

— Я каждый раз удирал от них, — сказал я с жаром, потирая руки.

— А что ты ещё делал?

— Я получал двойки на уроках и меня выгоняли из класса.

— [Так я тебе и по] Меня тоже.

— Я не слушал свою мать.

— Я тоже не слушаю мать.

— Но ты бросила школу, а я учусь в институте.

Она подозрительно посмотрела на меня.

— Ты фрайер, — сказала она, — я тебе нисколечко не верю. А может ты скоро полетишь из института.

Я пожал плечами [и продолжал дальше, вынимая из себя всё, что только мог].

— Тебе трудно: ты одна, у тебя даже нет настоящей подружки. Ну пусть есть. Но что они умные, интересные, да ты от них хорошего слова не слышала ни разу. А у меня был настоящий друг, Шурка. Мы с ним всегда были вместе. Если нас били, то только порознь, но после мы с Шуркой всегда давали сдачи. Мы вместе учили уроки.

— И двойки вместе получали? — ехидно спросила она.

— Нет, мы учились в разных школах, но иногда нас выгоняли с уроков одновременно и мы встречались нос к носу где-нибудь на улице. Вот была потеха. Мы много читали, книги — была наша страсть. Перечитали несколько библиотек. Ведь книга — друг человека. У нас, значит, появилось много друзей и нам было весело и интересно жилось. А однажды случилось вот что. — Я замолчал, чтобы придумать.

— Мы бродили в горах и сверху со скалы заметили орлиное гнездо с птенцами. Спускаться надо было по верёвке по отвесному карнизу, внизу ревела речка, но мы решились. Так как мы оба хотели лезть, то бросили жребий. [Жребий пал] Полез Шурка. Он обвязался верёвкой, и я стал его спускать, понемногу отпуская её. Это продолжалось долго. Наконец верёвка ослабла: это означало, что Шурка достиг гнезда. Я не мог видеть его, потому что лежал на спине, упёршись ногами в выступ на краю скалы, и разматывал верёвку. Шурка сунул одного орлёнка за пазуху и дёрнул за верёвку два раза: это означало — тянуть быстро. Но не успел я его поднять метра на два, как налетел разъярённый орёл. Он с оглушительным клёкотом кинулся на Шурку и стал его царапать когтями, бить клювом и тяжёлыми, как листы железа, крыльями. Шурка отбивался ножом, оторвался от карниза и, болтыхаясь в воздухе, больно ударяясь спиной о скалу, висел на верёвке. Орёл не отставал, пока Шурке не удалось, разорвав рубаху, выбросить птенца вниз. Внизу ревела река, но Шурке показалось, что наступила мёртвая тишина. И вдруг он услышал лёгкий треск. Он глянул вверх и похолодел. Отбиваясь от орла, он ударил ножом по верёвке и порвал две жилы и наполовину третью. В верёвке было семь жил.

В месте пореза она стала медленно разматываться, произнося лёгкий треск. Я слышал толчки и крики в ущелье, но продолжал быстро тянуть верёвку. Было семь жил и они продолжали разматываться и трещать. Я не знал, что надо тянуть медленно. Надо было об этом дать знать: сильно дёрнуть верёвку один раз. Но Шурка не решался дёргать. Кричать было бесполезно: я бы не разобрал в шуме потока. Вместо этого он закричал изо всех сил, чтобы я тянул медленно. Я его еле разобрал и скорей догадался, что именно он кричит, чем понял. Стал тянуть медленно, но верёвка всё равно продолжала разматываться. С треском порвалась третья жила. Шурка смотрел вверх и видел, как медленно рвётся верёвка. \В жизни у Шурки было много разных вещей: небо, земля, книги, школа, родители, но сейчас у него осталась одна только верёвка, а она рвалась./ В жизни существовала только одна верёвка, ничего лишнего. Это была пытка — жить рвущейся верёвкой — [Шурка] Он несколько раз хотел ударом ножа оборвать верёвку и полететь вниз, лишь бы не видеть, как с каждым порвавшимся волоконцем всё меньше остаётся у него шансов на жизнь. Но у Шурки была сила воли и он не смалодушничал, выдержал. Я вытянул его на трёх жилах. Когда Шурка вылез из ущелья, он был весь седой. Вот какой был у меня друг.