Тропы вечных тем: проза поэта - [218]
Если не желать добра, значит — желать зла. Это агрессивный эгоизм прозападного образца (некое волевое киплингианство со сжатыми челюстями), он чужд и не имеет ничего общего с <воззрением> русского народа на любовь.
В стихотворении Сурикова „Степь да степь кругом“, ставшем народной песней, заложена совсем иная, православная основа:
Для ямщика, православного человека, важно, чтобы всем после его смерти было хорошо. Он уносит любовь с собой, освобождая жену для нового счастья. Он глубоко понимает человеческую природу.
Ныне любовь опошлена, насаждается секс и откровенная порнография. Вместо жалости — культ насилия.
Всё это зло надо преодолеть, где бы мы ни были, дома и в пути. А преодолеть можно только верой, надеждой и любовью, которые завещаны нам нашими предками.»
Соображения, высказанные в первых двух предложениях приведённого выше текста, вошли в более позднюю статью Ю. Кузнецова о любовной лирике («Под женским знаком», 1987).
Можно обратить внимание, что из статьи были исключены упоминания о «русскости» и «православии» (вероятно, редакционная цензура).
Из ещё одной черновой машинописи с авторскими правками, сохранившейся в архиве поэта, следует, что на каком-то этапе текст статьи представлял собой ответы на некую анкету из четырёх вопросов (точные формулировки вопросов неизвестны):
«1. Любовная лирика необходима. \Составляет необходимое условие поэтического таланта. / Без неё никакой крупный поэт невозможен. „Как невозможен?“ — тут же спросит поклонник Твардовского. Но это уже будет вопрос из другой анкеты. А поклонник пусть призадумается — [отчего его любимый] \если крупный/ поэт прошёл \как слепой/ мимо самой человечнейшей вечной темы, может, тут что-то не так? \Может, тут какой-то подвох?/
2. Путь русской любовной лирики блистателен, но [столь же очевидно, что] после Блока и Есенина он стал [ветвиться, раздробляться] \дробиться и распыляться/ [и оскудевать]. Если раньше любовная лирика поэта открывалась \в поэте/ в объёме его творчества, как золотая жила, то нынче она едва мерцает отдельными мелкими вкраплениями. [Спасибо и на этом.] Но, как говорится, мал золотник да дорог. Так инстинкт крупного поэта заставил позднего Заболоцкого [написать] \создать/ цикл „Последняя любовь“. Без него его творчество [<не было бы> цельным и хромало бы зияющим] \зияло бы/ провалом.
3. [О современных поэтах говорить много не приходится. Они все] \Современные поэты, к несчастью,/ зияют. Мелькнут две-три удачи, особенно по молодости, и это всё. \А/ почему [так]? Или поэты забыли про вторую половину человечества? [Да нет. О любви написано необозримое море посредственных стихов. Но как-то стыдно читать их, имея перед собой высокие образцы классики. Или эта вечная тема не по плечу нашим поэтам?] \Или муза убегает от них? Или их талант страдает каким-то органическим изъяном?/ Похоже на то, что она им не даётся. Кого муза любит, тому она прощает многие недостатки. Простила же она грубость [нашему] пленительному лирику, написавшему „Сыпь, гармоника. Скука… Скука…“. Муза, как женщина, не терпит только фальши. А любовное чувство подделать нельзя, это сразу видно \по стихам/. [На любовных] стихах \Стихи о любви/ как раз и выявляется целен ли [поэт и] подлинно ли его чувство, \а если брать шире, целен ли талант поэта/.
[Не стану говорить] об эстрадных талантах, подлинность которых весьма сомнительна, \в этой связи говорить не приходится,/ Коснусь женской поэзии. Мне она представляется побочным явлением, а [его] оценки [подчас непомерно раздутыми]\этому явлению завышенной/. Вспомним высказывание Блока после [того, как его посетила молодая поэтесса] \визита молодой поэтессы/. „Когда пишет мужчина, он смотрит на бога. Когда пишет женщина, она смотрит на мужчину“. [Кто из поэтесс не пишет о любви! Но] Духовный потолок [их] \наших поэтесс/ как бы срезан невидимыми ножницами. „Отпусти-ка меня, конвойный, прогуляться до той сосны!“ Это Цветаева… Какое женское движение! И как мало ему нужно пространства! Ровно настолько, чтобы не оторваться от [мужчины] \предмета, который притягивает/. Кстати, о пространстве. От скуки интересно понаблюдать за мухой. \Вот она летит и назойливо жужжит. Но тут ассоциаций много!/ Вот она садится и часто-часто потирает лапками — совсем как пьяница, предвкушая выпивку. А вот она кокетливо одёргивается, вращает головкой и грациозно трогает лапку лапкой. — [по стихам] \У/ Ахматовой \в стихах/ много рассыпано таких жестов ручками. \Странно, но подобные/ [трогательные жесты] \женские движения/ можно обнаружить и в любовной лирике В. Соколова, да и не только у него. Что ж! \Это, конечно, странно. Но что тут поделаешь!/ Хотя жест — это не порыв, а всё-таки живое движение [\, хотя и ограниченное. Но пусть оно ограничено, даже замкнуто,/] Спасибо и на том.
