Тропы «Уральского следопыта» - [9]

— Колпашево, экипаж 75410 приветствует вас. Вошел в вашу зону двадцать два восемнадцать, высота восемь четыреста.

Обычно диспетчеры на такую вежливость, как «добрый день», «здравствуйте» и «приветствуем», просто не имеют времени, и переговоры с экипажами ведут в «телеграфном стиле»: номер самолета и указания по курсу и высоте. Однако ночью, и особенно на рассвете, когда загрузка поменьше, «телеграфное» правило нарушается, и диспетчеры разговаривают по-человечески. Отклонился от нормы и колпашевский диспетчер:

— Отлично, счастливого полета, 75410, следуйте своим эшелоном — вы у меня на ладони. На траверсе[8] доложитесь.

— Вас понял, — подтвердил Геннадий Осипович и принялся за расчет траверса. Траверс Колпашева они должны были пройти в двадцать два сорок один.

В двадцать два сорок в кабину вернулся командир, ходивший разбираться с читинским пассажиром, и послал на кухню Диму — у бортпроводниц не включался один из кипятильников.

— Дуй, Димка, на помощь Кирьянихе — не хочет нас кормить, говорит: «Холодным чаем напою». А я терпеть не могу холодца. Заодно полюбуйся на «зайца» — веселый, сукин сын! «Никогда, — говорит, — не был в Свердловске, посмотрю, что это за дыра».

— С чего это он такой веселый? Надеется и обратно «зайцем» проехать? — спросил Никита.

— Видимо, — сказал командир, усаживаясь в свое кресло и надевая на голову наушники. — Но вообще-то у него фамилия такая — Веселый! — Повернулся к штурману и спросил: — Где едем, Осипыч?

— На траверсе Колпашева.

— Доложился?

— Нет еще.

— А ну, покажи твой журнал — укладываемся в расчет?

Геннадий Осипович подвинул командиру штурманский журнал, глянул на самолетные часы, которые отсчитывали полетное время, — он их пустил точно над Максимкиным Яром, когда входили в зону Колпашевского РДП, — часы показывали двадцать три минуты, значит, они точно на траверсе, что подтверждал в радиокомпас, и нажал на кнопку передатчика:

— Колпашево. 75410, прохожу…

И в это мгновение в кабине раздался крик: «Пожар!»

Геннадий Осипович оборвал доклад на полуслове, повернулся. На щите второго пилота горело табло «Пожар 3-го двигателя». Тотчас, глянув на приборный щит, командир чисто механическим движением ухватился за штурвал — тот был намертво зафиксирован автопилотом, и первое, что Селезнев сделал, — нажал пальцем на кнопку аварийного отключения автопилота. Штурвал обрел мягкость и послушность, и вместе с мыслью, что самолет слушается, управляется, из глубины памяти выплыли пункты инструкции, отработанные и закрепленные бесчисленными тренировками в кабине тренажера: прежде всего — удар левой рукой по кнопке радиоблока аварийной сигнализации, теперь все центральносибирские посты наблюдения за воздухом будут точно знать, где, на какой высоте и какой самолет терпит бедствие.

Следующее движение, на этот раз правой рукой, для чего пришлось штурвал перехватить в левую, — по красной, подсвеченной лампой кнопке автофлюгера[9]. Затем — продублировать автомат флюгера вручную, для чего нужно откинуть красную крышку (все аварийное в кабине окрашено в красный цвет) под ногами бортмеханика. Затем выключить двигатель. Пальцы Селезнева сами, не плутая, нашли на блоке автопилота крышку, открыли и перебросили тумблер третьего двигателя в положение «Останов.». Следующий тумблер — под красным колпачком: пожарный кран…

До этого мгновения он все делал, не раздумывая — как в тренажере. И только теперь, отбросив красный колпачок, он словно очнулся: «Пожар? Не может быть…»

Не веря, он перевел взгляд на сигнальное табло. «Пожар третьего двигателя… Сообщить!» — сообразил он.

Левой рукой на штурвале он нащупал кнопку передатчика, нажал и… Ни слова. В горле вдруг образовался густой, вязкий комок.

«Молчат… Не видят?» — подумал он. В следующее мгновение мысль об экипаже, о том, что все они трое, Сударев, Витковский и Невьянцев, точно так же, как он сам, окаменев от неожиданности, ждут, что скажет, что сделает он, командир, заставила выключить пожарный кран, а этот, неизвестно откуда взявшийся в горле вязкий комок проглотить.

— Колпашево, — сказал он хриплым, каким-то чужим голосом и сообразил, что нужно еще включить огнетушители, тумблеры которых, запломбированные и зафиксированные красными защелками, расположены на потолке, над головой. И важно, крайне важно, вспомнил он, эти пожарные тумблеры не перепутать — иначе выйдут из строя сразу два двигателя: один от пожара, а второй от противопожарной системы.

Он дотянулся до нужной защелки, оборвал пломбировку и перебросил тумблер в рабочее положение. И одновременно, овладев, наконец, голосом, сообщил на землю:

— Колпашево, 75410, пожар третьего двигателя!

Собственно, пожар, если он случится, должна тушить автоматика, пилотам или бортмеханику надо только продублировать — вдруг автомат по каким-то причинам откажет или запоздает. Но на этот раз автоматика сработала четко, и табло погасло даже раньше, до того как Селезнев включил огнетушители вручную.

Диспетчер Колпашевского РДП то ли не понял, то ли не поверил…

— 75410, доложите траверс.

— Балда! — дал разрядку нервам Селезнев. — Сообщи, штурман…

Он не успел закончить приказ, что именно нужно сообщить колпашевскому диспетчеру, как загорелась лампа «Число М»