Тропы «Уральского следопыта» - [8]
Все, что было развешено и установлено в этом кабинете, напоминающем зал, так или иначе связано с полетами: карты, схемы, графики с данными самолетов и посадочных полос портов, светящийся макет московского воздушного узла со всеми коридорами входа и выхода, черный экран дисплейта[6], на который цифровым кодом выдавалась погода по нужным портам, многочисленные телефоны с номеронабирателями — кнопками и клавишами, электронная карта… «Так, — задержал взгляд Владимир Павлович на карте, — с югом все в порядке, север тоже в норме… Свердловск… Двенадцать рейсов!»
На карте под названием каждого порта светились три глазка индикатора: верхний, красный, сигнализировал о закрытии, причем цифра на нем говорила о причине. 1 — ремонт ВПП[7], 2 — низкая облачность, ниже посадочного минимума, а он сейчас для большинства портов установлен в 80 метров, 3 — плохая видимость, туман, 4 — шквальный ветер, 5 — гроза… А ниже, под красным индикатором, — сигнализаторы задержанных рейсов.
На селекторе вспыхнула лампочка — сектор международных линий.
— Париж выпустил. Расчетное время приземления в Шереметьеве — два пятьдесят.
— Понял. Доложите о проходе государственной границы.
Владимир Павлович поднял взгляд — над стеклянной стеной висели двое часов — на одних время московское, а на вторых — по Гринвичу. «Два пятьдесят по Гринвичу. Значит, в Шереметьеве сядет в четыре пятьдесят».
Парижский рейс тоже был из числа задержанных, хотя и не по метеоусловиям. Владимир Павлович отметил в журнале расчетное время прибытия — 4.50 и нажал на кнопку «Восточный сектор».
— Сколько в Свердловске осталось задержанных?
Через стекло он видел, как «восточный» поднял голову и перевел взгляд на электронную карту — у него была точно такая, только «половинка», восточная часть страны.
«Восточным» диспетчером в эту ночь был Александр Иванович Козырев — в прошлом летчик-истребитель. Дослужившись до полковника и отстраненный от полетов врачами, Александр Иванович еще год прослужил на КП руководителем полетов, а потом ушел в запас — слишком тоскливо было смотреть из застекленной вышки на самолеты, на товарищей, которые в шнурованных высотных костюмах и гермошлемах усаживались в кабины, докладывали о готовности…
Вопрос руководителя полетов о задержанных рейсах в Свердловске его удивил: «В чем дело? У него же своя электронная карта!» Александр Иванович повернулся к оператору, которая принимала радиограммы и по их данным вносила коррективы в показания карты с помощью переключателей на пульте.
— Девять, — шепнула оператор, производя переключения.
— Девять, Владимир Павлович, — доложил Козырев, и тотчас на карте цифра 12 сменилась на 9.
— А сколько на подходе с востока?
— Семь. За тридцать первое марта и первое апреля.
— Так. Ясно. Разберитесь, почему на карте была неправильная информация, — приказал руководитель полетов и отключился.
«А чего разбираться? Опять зазевалась оператор, — нахмурился Козырев. — А попробуй укажи ей, опять за свое: «Я же не машина! Радиограмма на пульте и трех секунд не пролежала». Ей, никогда не сидевшей за штурвалом, так и не понять, что в воздухе дело решают даже не секунды, а мгновения». Правда, если разобраться, работа в ЦДС больше бумажная — все «на карандаш», главное твое дело — «Рабочий журнал диспетчера ЦДС». И не так уж часто, конечно, требуется твоя реакция и мгновенность действий летчика-истребителя, когда пускается в ход пароль «самолет», открывающий перед диспетчером все каналы связи, включая и правительственные, и приводящий в действие гигантский механизм Аэрофлота, дремлющий до поры до времени, до особого случая…
Но именно в такие минуты, как бы они ни были редки и драматичны, а порой трагичны, Александр Иванович испытывал то самое, почти забытое чувство, когда самолет, пробивая звуковой барьер, оказывается как бы в совершенно другом мире, где часы спрессовываются в минуты, минуты в секунды, а секунды в мгновения, и летчик ощущает себя всемогущим божеством, способным заставить вращаться вокруг себя весь шар земной…
— ЦДС! — загремел динамик громкой связи. — Вызывает КДП Толмачево! Вызывает КДП Толмачево!
«КДП?! Прямой выход в ЦДС?..» — Александр Иванович щелкнул тумблером…
— ЦДС на связи.
— КДП Толмачево докладывает: в двадцать два сорок один на траверсе Колпашева пожар третьего и четвертого двигателей, самолет Ил-18, рейс 2884. Самолет идет на снижение. Ближайшие пункты посадки: Томск, Кемерово, Красноярск. Примите меры. Примите меры!
22 часа 41 мин
Пилотская самолета № 75410
Над Максимкиным Яром Геннадий Осипович простился с енисейским диспетчером. Невьянцев переключил рацию на частоту Колпашевского РДП, и Геннадии Осипович доложил:
