Тропы Песен - [29]
Дорога представляла собой прямую ленту асфальта, а по обе стороны от нее тянулись полоски рыжей грязи, в которой росли дыни-падди. Дыни эти были размером с крикетные мячи. В Австралию их привезли афганцы — на корм своим верблюдам. Иногда Аркадию приходилось сворачивать в дынные посадки, чтобы уступить дорогу автомобильному поезду, мчавшемуся на юг. У этих поездов было по три трейлера. Они не снижали скорости, а выскакивали прямо из знойно-миражной дали и нахально лихачили прямо посреди шоссе.
Каждые несколько километров мы проезжали мимо ворот скотоводческой станции или мимо насоса с ветряным двигателем, вокруг которого паслась скотина. Нам попадалось много дохлых животных, валявшихся копытами вверх: вздутые от газа трупы клевало воронье. Дожди запоздали на два месяца.
— Маргинальные земли, — пояснил Аркадий.
Почти все лучшие арендаторские участки были скуплены иностранцами — Вестиз, Банкер-Хант и тому подобные. Неудивительно, что жители Северной Территории чувствовали себя обведенными вокруг пальца!
— Страна против них, — продолжал Аркадий: — Политики против них. Многонациональные компании против них. Аборигены и те против них. Пожалуй, только для аборигенов эта земля и хороша?
Он рассказал, как однажды, когда они следовали вдоль песенной тропы неподалеку от Маунт-Уэджа, хозяин выехал им навстречу и, потрясая дробовиком, проорал: «Убери их с моей земли! Убери этих черномазых с моей земли!» Тогда Аркадий, который уже написал пять писем этому человеку, не получив ни одного ответа, изложил ему постановления Закона о земельном праве, согласно которому «традиционным землевладельцам» позволялось посещать свои исконные священные места.
Скотовода это взбесило.
— На моей земле нет никаких священных мест!
— Еще как есть, — возразил один из присутствовавших при этом аборигенов.
— Нет их здесь!
— Да ты сейчас прямо на нем стоишь, приятель.
Дорога делала поворот, огибая русло реки, и на ее дальнем берегу, ближе к востоку, Аркадий показал мне причудливую цепочку светло-коричневых холмов. Они казались картонными декорациями, сооруженными над плоской равниной.
— Видишь вон тот маленький холм? — спросил он.
— Да.
Там виднелся конический холм поменьше, соединенный с остальными низким скальным уступом.
— Там, — сказал он, — железнодорожники хотели прорыть тоннель. Он позволил бы сократить путь по крайней мере на 3 км.
Эти холмы лежали у северного края земли аранда; однако, когда Аркадий разослал сообщения по привычным каналам связи, никто так не заявил о своих правах на этот участок. Он уже был готов заключить, что «владельцев» нет, и тут вдруг к нему в контору заявляется большая толпа аранда… и сообщает, что владельцы — они. Он отвез пятерых из тех людей к холмам, и там они встали с безучастным и жалким видом, выпучив глаза от страха. Он снова и снова спрашивал их: «Что здесь за песни?», или: «Какое здесь проходило Сновидение?» Но они только плотнее сжимали губы и ни слова не говорили.
— Я никак не мог понять, что с ними, — рассказывал Аркадий. — Тогда я объяснил им про тоннель, и это вызвало настоящий переполох. Они все наперебой залопотали: «Черный умрет! Белый умрет! Все люди умрут! Конец Австралии! Конец света! Гибель!»
— Да, ясно было, что тут кроется что-то серьезное, — продолжал Аркадий. — Тогда я обратился к старейшине, который трясся с головы до ног: «Ну что же у вас тут такое?» И он приставил ковшиком руку к моему уху и прошептал: «СИЛА ЛИЧИНОК!»
Песня, которая проходила вдоль линии этих холмов, рассказывала о Предке из Времени Сновидений, которому не удалось совершить правильный обряд, который поддерживал бы цикл размножения мух в буше. Полчища личинок наводнили равнину Бёрт-Плейн, лишив ее растительности — и она остается голой по сей день. Предок согнал личинок в одно место и снова затолкал их обратно, придавив горным уступом, и с тех пор они продолжили плодиться и плодиться там, под землей. Старик сказал, что, если прорезать в том месте склон, то произойдет гигантский взрыв. Целое облако мух взовьется вверх, накроет всю землю и убьет всех людей и животных ядом.
— Бомба? — догадался я.
— Бомба, — угрюмо кивнул Аркадий. Кое-кто из моих друзей очень многое узнал о Бомбе. После того, как ее взорвали.
Перед испытанием британской водородной бомбы в Маралинге [6] армия выставила остерегающие знаки с надписью на английском языке: «Прохода нет!», предназначавшиеся для аборигенов. Не все увидели эти знаки, не все умели читать по-английски.
— Они прошли через него, — сказал Аркадий.
— Через Облако?
— Да, через Облако.
— Сколько же людей погибло?
— Никто не знает, — ответил он. — Все это замяли. Попробуй расспросить Джима Хэнлона.
16
Спустя примерно час мы проехали мимо глен-армондского паба, свернули влево с асфальтированного шоссе, затряслись по грунтовой дороге, а через некоторое время остановились около бывшей скотобазы.
Поблизости, за тамарисками, служившими чем-то вроде заграждения, стояло старое некрашеное жестяное бунгало: серые стены кое-где рыжели ржавчиной, из середины торчала кирпичная труба. Это и был дом Хэнлона.
Во дворе перед входом была выставлена куча пустых бочек для нефтепродуктов и еще куча армейского хлама. Дальше, под скрипучим ветряным насосом, стоял издохший «шевроле», сквозь который росла серебряная трава. К входной двери был приклеен выцветший плакат с призывом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Брюс Чатвин – британский писатель, работавший в разное время экспертом по импрессионизму в аукционном доме «Сотбис» и консультантом по вопросам искусства и архитектуры в газете «Санди Таймс». В настоящее издание вошли его тексты, так или иначе связанные с искусством: роман о коллекционере мейсенского фарфора «Утц», предисловия к альбомам, статьи и эссе разных лет. В своих текстах Чатвин, утонченный стилист и блистательный рассказчик, описывает мир коллекционеров и ценителей искусства как особую атмосферу, с другой оптикой и интимными отношениями между произведением и его владельцем или наблюдателем.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.
«Уничтожьте всех дикарей» (1992) — путешествие по современной Африке вглубь её «чёрной» истории: истории её варварской колонизации европейскими державами. Вместе с Брюсом Чатвином и Клаудио Магрисом Свен Линдквист, «один из наиболее оригинальных и изобретательных авторов конца XX века», является первопроходцем трэвелога как жанра, сплавляющего воедино путешествие в пространстве и через время.
Карибское путешествие B.C. Найпола, полное юмора и страсти, не только дает внутреннее видение повседневной жизни аборигенов одного из регионов романтического туризма (Тринидад, Ямайка, Мартиника, Суринам…), но и позволяет задуматься о поразительных параллелях между ритмами актуальной российской жизни и пост-колониальными «тринидадскими» мотивами.
Череда неподражаемых путешествий «превосходного писателя и туриста-по-случаю», взрывающих монотонность преодоления пространств (забытые богом провинциальные местечки былой «владычицы морей» («Королевство у моря») или замысловато искривленные просторы Поднебесной («На "Железном Петухе"», «Вниз по Янцзы»)) страстью к встрече с неповторимо случайным.
Потомок браминов, выходец из Тринидада, рыцарь Британской империи и Нобелевский лауреат (2001) предпринимает в 1964 году отчаянную попытку «возвращения домой». С момента своего прибытия в Бомбей, город сухого закона, с провезенным под полой виски и дешевым бренди, он начинает путь, в котором чем дальше тем больше нарастает чувство отчуждения от культуры этого субконтинента. Для него тот становится землей мифов, территорией тьмы, что по мере его продвижения смыкается за ним.