Тропинки, пути, встречи - [23]

'

Осенним «хрустальным» днем 1924 г. мимо здания ГАХН прошла многолюдная процессия: хоронили В. Я. Брюсова[248].

С балкона ГАХН кто — то дико крикнул.

Верный друг и былой соратник Брюсова по боям символистов со всякими врагами Андрей Белый с тоской вспоминал о многом, о юности их, о Поливановской гимназии, которую оба так любили, и рыдающе крикнул в эфир одну из своих путанных фраз[249].

В 1928 г. я встретил в ГАХН’е Стефана Цвейга: красивый, черноокий, одетый в костюм цвета «наваринского дыма с пламенем»[250]. Я был представлен ему, но не удался мне с ним разговор и в три слова, его осаждали «дамы». «Страх», «Амок», «Письмо незнакомки», — все эти милые женскому сердцу рассказы были в большой моде, и дамы наперебой говорили с автором новелл и «эссе», прошедших, кстати сказать, испытание временем и годных для любого читателя и на много лет вперед.

В ГАХН нередко со всякими лекциями и докладами по вопросам литературы и поэзии выступал и участвовал в прениях человек с тютчевским лицом, с красивым голосом и получше многих артистов декламировавший стихи Пушкина, Фета, Тютчева, Лермонтова и (редко) свои, — Вячеслав Иванович Иванов (кстати, он по — детски обижался, когда его фамилию произносили «Иванов», а не «Иванов»)[251].

Я не знал В. И. Иванова эпохи им выпестованных «Ор» (Петроград 1906–1912 гг.)[252], мистагога, жреца дионисовых исканий, каким показывает его нам Андрей Белый в своем мемуарном «Начале века»[253]. В Киеве в нашем «клане» стихи его читались, кое — что нравилось, но большинство стихов просто мы не поняли и, следовательно, прошли мимо.

ПОЭТ, ПИСАТЕЛЬ КАВАЛЕРИСТ — БОЛЬШАКОВ КОНСТАНТИН АРИСТАРХОВИЧ

Тяжеловат был творческий (да и жизненный) путь писателя Константина Аристарховича Большакова, которого я хорошо знал. Начал он юношей с писания (и печатания) стихов в духе немалого количества тогдашних поэтов — смеси Тютчева, Фета, символистов с футуристическими вольностями[254], шатался, как и я, до 1914 г. по литературным сборищам, диспутам, по «салонам», где слушал и читал стихи.

Войной был призван в кавалерию[255]. Кавалерия пришлась ему по сердцу, и, как то узнал я позднее, воюя, изучил он и историю кавалерийских полков, сражался по — настоящему, как сражались и художник Якулов ГБ.[256], поэт Гумилев, был награжден орденами. С 1918 года он был в Красной Армии, снова в родной ему кавалерии, занимал командные должности.

В период, когда во главе «Красной Нови», журнала, печатавшего тогдашние шедевры, стал критик Воронский, К. А. Большаков в литературе и в печатании своих произведений преуспел — написал рассказ «Сгоночь» (из эпохи гражданской войны)[257], рассказ о Лермонтове (кстати сказать, в те годы 1924-28 было издано чуть ли не 20 рассказов о Лермонтове)[258], роман «Маршал 105‑го дня»[259]… Я не имел возможности сейчас перечитать рассказы К. А. Б-ва, а почти 30 лет — срок немалый, но смею утверждать, что рассказы правдивы, написаны хорошим русским языком, интересны по теме. Роман «Маршал 105‑го дня» написан в нескольких планах, манера так писать признавалась «хорошим тоном», чему способствовали романы Б. А. Пильняка, который, хотел ли он или не хотел этого, чуточку законодательствовал по части формы, манеры и содержания литературно — художественных творений тех лет.

Я видел К. А. в его личной жизни — скромно он жил, в комнате главная мебель (далеко не «буль» или «чипендайль»), два стула, кровать, стол, рукописи, книги и маленькая пишущая машинка, на которой он «артистически играл».

МОСКВА 1922-26 гг. ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРУЖОК «ЗЕЛЕНАЯ ЛАМПА». М. А. БУЛГАКОВ

В 1922-23 гг. в Москве под гостеприимной «зеленой» (абажур!) лампой журналистки Лидии Васильевны Кирьяковой (умерла 1943 г.)[260] собрались как — то по ее приглашению несколько писателей на литературный «чай».

Читал свой рассказ Юрий Львович Слезкин «Столовая гора» (впоследствии был напечатан)[261].

Слушали Ю. Слезкина тогда в тот вечер Булгаков Мих. Афан., Ауслендер С. А., Стонов Д. А., книговед Е. И. Шамурин[262], я, еще кто, забыл, ну, разумеется, и «хозяйка салона» Лидия Васильевна. После чтения за «чаем» (весьма «расширенным») были обсуждение рассказа и разглаго- лы на литературно — театральные темы момента — Мейерхольд, Таиров, «Заговор императрицы»[263], театр Революции — «Озеро Люль»[264]… Тут высказывались и надежды, что какие — то новые писатели создадут какие — то новые шедевры, тут скептически звучали фразы, что «нет пока ничего оригинального, примечательного, тут благоговейно глядели «назад», глядели на Пушкина, Толстого Л. Н. М. А. Булгаков ждал появления новой «Войны и мир».

В Москве, как говорил я, много было в ту пору литературных стихийно возникших кружков, и как — то все собеседники под З[еленой] Л[ампой] порешили собраться через недели две снова. Так загорелась «Зеленая лампа».

Какой — то остряк (из нас) называл сборища ее «радениями».

Никакой, разумеется, литературной платформы у «Лампы» и в начале не было. Читали свои произведения, обсуждали их. Слезкин читал «Столовую гору», «Шахматный ход»[265], читал М. А. Булгаков свои рассказы и повесть о Турбиных, из которой впоследствии была создана пьеса «Дни Турбиных», читал рассказы Д. М. Стонов, Н. Я. Шестаков